В один из воскресных базарных дней Андрей особенно много про это думал. Было ему не по себе, и голос его звучал особенно жалостливо, и ему не надо было притворяться грустным и пропадающим… Когда он кончил петь и кучка людей вокруг него стала расходиться, его кто-то тихонько тронул за рукав. Андрюшка испуганно обернулся. Но молодой парень не походил ни на переодетого мильтона, ни на шкраба, ни на блатного. Это был настоящий работяга — видно, один из тех, кто строил эту интересную штуку на реке. Андрюшка его видал и раньше. Он часто останавливался, слушал его, и Андрюшка заприметил доброе лицо и подхрамывающую походку.
«Сейчас начнет меня уговаривать пойти в милицию и проситься в приемник», — подумал Андрей и посмотрел назад, есть ли там кто еще, удобно ли будет смываться от непрошеного сочувствия.
Но парень, видно, не собирался спасать Андрея. И его занимало что-то совсем другое. Он спросил:
— Хорошо, парень, поешь! Но что ж ты, кроме этой песни, никакой другой не знаешь?
— А чего не знать?! — обиделся Андрей. — Я и другие песни пою…
— Ну, какие твои песни! Про Гоп со смыком, что ли? Так какая же это песня? Так, блатная глупистика какая-то… А ты настоящие песни послушать хочешь?
— Ну, хочу…
— Знаешь, где клуб здешний?
— Ну, знаю…
— Вот как отпоешь свое, приходи в клуб и спроси Варенцова — то есть меня… Да ты не смотри на меня как Красная Шапочка на Серого волка! Я никуда тебя не дену и в детприемник не пошлю. Только дам тебе послушать такие песни, что ты и слыхом их никогда не слышал! Приходи — не пожалеешь…
Пока базар шумел, Андрейка пел про соловья и мальчишку на чужбине и все время думал про этого парня и его странное предложение. Хорошие песни ему страх как хотелось послушать!.. В Москве ему приходилось слушать только, как поют блатные. Но они всегда пели, когда напивались, и не пели, а кричали, и песни их были нахальные и некрасивые… А этот хромой человек — он не блатной и не из лягавых… И можно попробовать сходить и послушать. А убежать он всегда сумеет и не от таких, хромых, бегал!
Еще базар не разошелся, а Андрейка пошел к клубу. Ему ли не знать этот клуб, где кино, куда он так часто пробирался без билета на сцену… Он подошел к крыльцу клуба и долго не решался спросить этого — Варенцова… Потом все-таки не выдержал и у какого-то выходящего спросил:
— А как мне найти дяденьку Варенцова?
— Это какой такой дяденька? А, нашего отсекра, что ли?
Он вернулся назад и с крыльца крикнул в коридор:
— Гришка! А ну, выйди! Тут тебя твой племянничек спрашивает!
На крыльцо вышел хромом парень. Он одобрительно сказал:
— Молодец, Шаляпин, что пришел… Ну поди-ка сюда!..
Осторожно Андрей пошел за Баренцевым по коридору.
Они зашли в комнату. За столом сидел чернявый парень и, насвистывая, перелистывал книгу.
— Вот, Миша, — сказал ему Варенцов, — это знаменитый на всю Волховстройку певец. У него даже кличка такая — Шаляпин… Я его, понимаешь, уговорил прийти сюда и послушать, как поют настоящие певцы. И не на барахолке, а в самой Москве, в Большом театре, или еще где… Ты говорил, что сейчас время, когда можно слушать… А ну, доставай свою машинку! А тебя, Шаляпин, как мама-то звала?
— Андрюшкой…
— Вот, Андрей, садись сюда, к столу…
Миша подошел к шкафу и достал небольшой черный ящичек. Он поставил его на стол, ловко поймал свисающие со стены провода и прикрутил их какими-то винтиками к ящику. На его верхней крышке торчали какие-то непонятные ручки. Миша подключил к ящику еще провод и надел на голову металлическую скобу, на одном конце которой был наушник. Он поудобнее прижал наушник к уху, потом взялся рукой за рычажок, к которому была прикреплена тоненькая пружинка. Он стал ею щупать маленький поблескивающий камешек на крышке ящика. Миша внимательно вслушивался, осторожно подкручивая ручки. Потом он снял с головы тугую металлическую скобу и сказал:
— Ну, Шаляпин, слушай! — и стал надевать скобу на вихрастую, нечесаную голову Андрея.
Он приладил к его уху эту круглую штуку, и в ухо Андрея ворвался странный шум, потрескивание, звуки неведомых инструментов. И все это перекрыл низкий и бархатный голос такой небывалой, неслыханной красоты, что у Андрея перехватило дыхание, ему казалось, что у него лопнет сердце или еще что случится…
Голос пел песню со словами непонятными, по такими же красивыми и печальными, как эта мелодия, грустно повторяемая неизвестными Андрею инструментами.
«Уймитесь волнения страсти, — пел где-то далеко в Москве этот удивительный человек, — засни безнадежное сердце, я плачу, я стражду, душа истомилась в разлуке…»