Это были в биографии Михаила Куканова самые хлопотливые и самые сладостные дни жизни. Сотни забот, больших и малых, сваливались на вожатого лагеря. Вдруг выяснилось, что Ксюша, захватившая в лагерь всевозможные специи, даже какой-то таинственный кардамон, забыла взять соль… И, пока она бегала за ней в Волхов, ребята целый день ели все несоленое. И Миша сидел за длинным столом под соснами, сосредоточенно хлебал невкусный до отвращения суп и поглядывал одним глазом за ребятами: едят? Ребята ели суп мужественно, по-пионерски, не моргнув глазом, ни один из них не пискнул…
А был и ужасный день, когда выписали из лагеря и отправили в поселок Тишку Жаворонкова — такого милого и хорошего паренька, самого маленького и всеобщего любимца. Но он нарушил железный закон лагеря — без разрешения один пошел купаться в Волхов… Тишка плакал так, что у Миши разрывалось сердце. И плакали все девочки, и ребята ходили за Мишей и смотрели на него умоляющими глазами. И все это было так горестно, что под каким-то предлогом Миша забежал в штабную палатку и там всхлипнул от жалости к Тишке, у которого так мало радостей дома… Но он сказал ребятам, что каждый, кто нарушит этот закон, будет изгнан из лагеря! И без всяких исключений! И он не мог… не мог нарушить слово, данное ребятам перед строем!.. И он сам отвел Тишку в Волхов, и Тишка плакал всю долгую дорогу, и, забежав домой, Миша посмотрелся в зеркало — ему показалось, что он поседел от всех этих страшных переживаний…
И бывали дожди — злые, холодные, с ветром, дующим с Ладоги, — когда кухню заливало водой и кормить ребят надо было в палатках и когда явно заболевали ребята младшего звена, а термометр, оказывается, разбили и санитарное звено побоялось об этом сказать вожатому… И тихие, по вечерам, когда пионеры уже спали, ссоры с Ксенией из-за ее дурацких песен, которые перенимали у нее ребята, из-за того, что она выгоняла из кухни мальчиков, когда те срезали с картошки слишком толстую кожуру… Ну, всякое, конечно, бывало… А все-таки, когда Михаил отправлялся по лагерным делам в поселок, ему там не сиделось, и, даже разговаривая с комсомольцами, он торопился и не мог дождаться минуты, когда пойдет обратно в лагерь. Ведь целый день он там не был, и ему казалось, что в лагере за это время произошли всякие невероятные происшествия. Миша торопится, ускоряет шаг, чуть ли не бежит. Солнце уже село, светлые летние сумерки окутывают лес, тропинка становится все менее видной, и вдруг за деревьями раздается знакомый и родной протяжный звук горна:
«Спа-ать, спа-ать по па-ла-ткам!..»
Отбой!.. Ребята спать укладываются! День прошел благополучно.
А самое милое и хорошее время суток — вечер. После ужина, пока дежурное звено моет посуду и убирает лагерь, ребята бегут в лес и начинают таскать оттуда хворост, целые сухие деревца и звонкие, тяжелые от смолы пеньки. Они стаскивают все это к месту отрядного костра — в низинку, у самой реки. И только начнет темнеть, как они уже тянут Мишу к костру, где пирамидой — по-индейски — уложено топливо, а ребята уже расселись крутом на пригорке. Зажигают костер по строгой очереди. Миша протягивает кострожогу спичечную коробку с одной-единственной спичкой. У парнишки от волнения и страха сразу же становятся мокрыми ладони… Костер полагается зажечь одной спичкой, и если это не удастся, костра в этот вечер нет. И, когда так случается, наступает скучный и очень противный вечер. Ребята ходят злые, недовольные, с досадой оглядываясь на притихшего, унылого растяпу, неумейку, который даже костер не сумел по-пионерски разжечь…
Но так бывает очень редко. Кострожог становится на корточки против ветра. Он чиркает спичкой, сразу сует огонек в сдвинутые чашкой ладони и, когда спичка разгорается, подносит ее к любовно выложенному нм гнезду из сухих листьев, смоляных лучинок, наструганных щепочек. Пламя вспыхивает сразу и мгновенно освещает веселые лица пионеров. Сегодня костер будет!..
Бывает, что у костра рассказывают про страшные и таинственные случаи; горячо, с криками и взаимными упреками, обсуждают подробности последней военной игры; слушают, ежась от страха и волнения, рассказы прибежавшего Юры Кастрицына о том, как какой-то необыкновенный доктор Моро на таинственном острове выводил невероятные создания — полулюдей, полуживотных… Ну, а все же больше всего пионеры любят слушать беседы своего вожатого. Миша Куканов не знает таких интересных историй, как Юра Кастрицын. Не так уж много книг он прочитал, да и не умеет он так рассказывать — то повышая, то понижая до шепота голос, делая длинные паузы на самых страшных местах… Миша рассказывает ребятам все, что он прочитал в последнем номере «Комсомольской правды». О том, как в далекой Пензенской губернии три комсомольца отважно вступили в борьбу с кулаками. Как пуля из кулацкого обреза, пущенная в освещенное окно, разбила стекло и пронзила комсомольское сердце. И как перехватили другого комсомольца, несшего в город заметку о врагах-кулаках, и перебили ему руки и ноги… И как третий комсомолец — все равно! — пробрался в город… Прятался в камышах, переплывал речку, держа в руке, поднятой над водой, тряпицу, куда была завернута заметка, разоблачающая кулаков… Рассказывал Миша плохо, петому что он сам очень волновался, горло у него перехватывало, когда он передавал подробности злодейской расправы над смелыми комсомольцами. Но Миша видел застывшие лица ребят, их расширившиеся глаза, и он знал, что они думают так, как он, волнуются, как он, ненавидят, как он, готовы сами взять из окровавленных комсомольских рук исписанную тетрадную страницу и нести ее дальше…