Волька досадливо закрыл коробку:
— Не думай, что я только и делаю, что трахаюсь или маслины жру. Анимацию для этой рекламатины с утра сделать не могу, всё как-то неестественно выглядит. То морфинг дерьмовый, то плоскости тела сгибаются не по анатомии.
— А по мне, так очень красиво.
Волька наполнил стаканы, посмотрел на меня сквозь сигаретный дым и прищурился:
— Нравится? Хочешь познакомлю?
— А можно?
— Можно и кое-что большее.
— Больше, чем правда, — глупо повторил я.
— Чего?
— Не важно, — я сделал большой глоток.
— Тогда вперёд, на почту.
Волька переоделся в джинсовый костюм и обул белые кроссовки. На улице слякоть, а ему не жалко обуви. Во внутренний карман куртки сунул бутылку с остатками портвейна.
Впрочем, бутылку мы допили по пути. На почтамте Волька отправил телеграмму:
— Джессика девочка быстрая. Минут через десять ответит.
Я стоял рядом и глупо хихикал, сам не зная чему.
— Джессика — это сценический псевдоним. Реально её зовут Ольга, но не проболтайся!
— А мне как её звать?
— Как она тебе представится, так и называй. Не вздумай намекнуть, что знаешь настоящее имя.
Джессика прислала ответ: «Буду через два часа».
— Считай, это подарок на твою днюху, — помахал Волька телеграфной полоской.
Мы поскорее отправились домой, чтоб продолжить бухать, а то от свежего воздуха хмель стал проходить.
— То есть, ты можешь запросто вызвать любую порномодель и она приедет? — спросил я, перестав стыдиться наивности своих вопросов.
— Не любую, конечно, а из тех, с кем сейчас работаю. Например, Джессике сказал, что нужно позировать для анимации.
— Так она просто позировать придёт?
Волька засмеялся:
— Ё-маё, ты чё расстроился, как ребёнок. Джессика не дура, правила бизнеса знает. Ты главное не обращайся с ней, как с порноматинами, когда закрываешься в своей комнате. Ха-ха, засмущался, именинник. Это же нормально. У меня столько этих порноматин, что дрочил бы круглые сутки, но онанизм для творчества вреден. Поэтому воздерживаюсь.
3
Мы выпили ещё по стакану портвейна и произвели быструю уборку. Как бы невзначай Волька отдёрнул тяжёлую занавеску, закрывающую угол комнаты:
— Моя кровать, если что.
— Не очень интимно.
— Я же один живу.
Задёрнул занавеску и мы вернулись к бутылке.
Отчего-то я волновался от предстоящей встречи, даже портвейн не действовал. Тут Волька сразил неожиданным вопросом:
— А как там твоя Девочка-Картинка? Вы уже того, а?
— Нет, мы просто друзья.
— Друзья, а? Думал, у тебя на неё планы.
Я пожал плечами. Волька не унимался:
— Она же придёт завтра на твою днюху?
— Говорила, что придёт. Я её не видел с того дня, как тебя встретил.
— Значит, придёт, — удовлетворённо обронил Волька.
Я, пьяный дурак, решил, что он за меня переживает:
— Я всем разослал твой адрес. Но народу немного будет. Лебедев, пара людей с работы, да одноклассники.
Было трудно говорить про Алтынай. Впервые за эти дни не хотелось даже думать про неё. Вот и прошла любовь?
Я отошёл к стереосистеме и убавил громкость хеви-метала, который до сих пор орал на повторе. Вспомнил, кто это: группа Manowar, альбом Fighting The World, 1887 года.
Помню, помню, Волька был любителем такого треш, хэви, спид и дэт метала. Он меня на тяжёлый рок и подсадил. Сначала Metallica и Pantera. Позже я сам добрался до любимой на всю жизнь Nirvana.
До Вольки я слушал техно и прочую мерзость.
А недавно Волька притворялся, что джаз слушает и понимает.
Все позёры и вруны.
А самый большой врун и позёр — это я. Зачем убеждал себя, что больше не люблю Алтынай, если от одного её имени в груди надувался воздушный шарик, подбрасывая меня к потолку?
— Эй, именинник, чего приуныл-то? Наливай и пей. Я вижу Джесси в окно.
Волька погнал меня открывать дверь и встречать гостью, а сам заменил Manowar на джаз:
— Не поверишь, но под джазовую лабуду, тёлочки лучше позируют.
4
Джессика была ниже ростом, чем казалась на плакате, и гораздо моложе. Я почему-то ожидал увидеть её в каком-то секси прикиде, но на ней было простое тёмное платье целомудренной длины — до пяток. Поверх платья болоньевая куртка. На плече висела огромная спортивная сумка.
Порнозвезда больше напоминала студентку, вселяющуюся в комнату общежития.
А вот глаза, глаза были «лядские», как говорил отец на нашу кошку, когда она стягивала со стола еду и притворялась невиновной. Джессика тоже была будто невиновной, во что не верилось, зная её профессию. В глазах не было того холодного синего свечения, что на аниматинах. Скорее спокойная зеленоватая глубина.