— Значит, ты считаешь, что она способна с первым встречным?
Я виновато наполнил стаканы:
— Извянки, по пьяни напутал.
— Больше не путай. Могу и убить ненароком.
— Я подумал, Алтынай и ты, за моей спиной… Не разобравшись ринулся.
— Какая твоя спина? Разве Алтынай тебе чем-то обязана?
— Ты прав, мы даже не целовались.
— Брателло, я сразу понял, что ты её любишь. Но за кого ты меня принимаешь? Разве я способен старому дружбану подлянки кидать?
— Просто ты… такой.
Волька нахмурился:
— Договаривай.
— Ты парень-мечта. Своя хата есть, денег полно. Артист. Анимастер.
— Ты дурак, Лех. Да, я парень-мечта. Но не для девочек, они-то не дуры, а для таких сопляков, как ты. Вы хотели бы быть мной, да вам ссыкотно делать усилия в этом направлении. Мир жесток, брателло, так что не бойся бить первым. Хотя, ты молоток, ты ударил. Но слабо.
— Ты о чём сейчас?
Волька почесал темечко, куда пришёлся мой бестолковый удар:
— Да ё-маё, хер знает. Третий день бухаем как-никак.
— В твоих словах есть правда. Чувствую себя, как говно.
Волька докурил, выбросил окурок в окно. Поёжился, растёр тело руками. На мокрой коже выступили пупырышки. Он прикурил вторую сигарету. Я стоял рядом, продолжая держать бутылку и стаканы.
Волька нервно выпустил дым, принял из моих рук стакан:
— Вот ты говоришь, что я успешный и всякое такое, но ты даже не знаешь, как далеко я от настоящего успеха. Я по работе дельцов видел, которые на одном порно для онанистов вроде тебя такие бабки поднимают, что и не снилось.
— Сам ты онанист.
— Не дави кисляк, я к слову.
— Разве успех деньгами меряется?
— А чем? Тем, что мой талант признают старые мудаки из выставочных комиссий? Да я хоть завтра отнесу свои абстрактные аниматины в галерею и стану «молодым, подающим надежду талантом». Но я не хочу. Пусть старые гомики сосут друг у друга в своих сранных галереях.
— А чего хочешь?
— Ясности, Лех. Мне не хватает ясности.
— Мне тоже. Не догоняю о чём ты.
Волька взмахнул стаканом:
— Представь, что чувствуют люди, которые добились успеха не в том деле, каким любили заниматься. Понимаешь? Вот, взять тебя, Лех. Ты же пишешь какие-то рассказы?
Не люблю, когда кто-то говорил о моих литературных потугах. Не то, что бы стеснялся, я-то знаю, что талантлив. Но всё равно было ощущение, что лезли не в своё дело:
— Ну, пишу, немного. Редко.
— Ты не смущайся. Помнишь, мы вместе ходили в кружок по мастерингу аниматин? Представь, всем понравились твои детские аниматины. Весь мир закричал: — «Кто автор? Он гений! Подайте его сюда». Ну, нашли тебя, старенького железнодорожника. Спросили: — «О, великий творец, есть ли у тебя ещё аниматины?» А ты им: — «У меня тут книжечки новенькие. Я рассказы пишу». Люди плюнули и ушли, сказав: — «Дебил какой-то. Кому нужны его книжечки, когда у него были гениальные аниматины?»
— Грустно.
— Вот я и про себя так думаю. Может, я зря бросил самбо заниматься? Всю жизнь буду собирать дурацкие аниматины, да сдохну в холодном подвале на груде шестерёнок и потрескавшихся порноматин Джессики Линс — моего единственного шедевра. А где-то в параллельной вселенной мой двойник — олимпийский чемпион по самбо.
— Да, я понял, о чём ты. Я трачу время, работаю железнодорожником, а сам хочу…
Волька прервал меня нетерпеливым жестом. Такая у него черта характера была: не обращал внимания, когда кто-то говорил о себе, а не о нём.
Он поднял стакан:
— За любовь!
— За любовь, — вяло повторил я и опрокинул в себя всё содержимое. Лимонад.
— Тьфу, что это? — Волька выплюнул лимонад. — Опять напутал? Ё-маё, именинник, иди проспись уже.
— Где Алтынай?
— Домой уехала. Сразу, как ты вырубился. Сказала, что дольше не может оставаться, у неё…
— Да, у неё строгий папа.
Волька подставил обнажённый торс ближе к форточке, дождь быстро покрыл его тело водяными капельками.
— Дай закурить.
Волька повернулся к дождю спиной, освежая и эту часть:
— Ты же не куришь?
— Иногда курю.
Получив сигарету, я неуклюже потыкал её в пламя спички, задуваемое ветром. Сделал затяжку, другую и выбросил в форточку. Вернулся в квартиру и упал на диван.
Было приятно засыпать, помня, что Алтынай ушла домой, а не спуталась с Волькой назло мне, на что она намекала своим поведением весь вечер. И даже бухтение политических спорщиков, продолжавшееся до утра, не мешало увидеть во сне Алтынай.
Она была в платьице белом. У нас всё было хорошо.