Ага, вот и ловушка.
— Если и пропадал, то мне ничего об этом не говорил. А про подозрительных… Эти работники Информбюро по мне все выглядят подозрительно. Особенно модераторы.
Фрунзик зашёл с другой стороны:
— А что можете сказать о политических взглядах Лебедева?
— В политике не разбираюсь и его не спрашиваю. Мы о музыке общаемся, о девочках, жизни. О серьёзных вещах, а не о политике.
— Основываясь на ваших показаниях и показаниях свидетелей, я могу сделать вывод, что Лебедев был вашим лучшим другом. Не верю, что с лучшим другом не болтали за политику.
— Поэтому и лучшие друзья.
Фрунзик сел обратно на стул и уставился в пол. Пожилой милиционер сложил пальцы щепоткой и плюнул. Зашуршал блокнотом так, будто это его собственность.
Утомительное молчание в плазменном жёлтом мареве.
— Меня этот свет доконает, — простонал Фрунзик.
Подбежал к стене и стал щёлкать выключателями. Бесполезно. Другие лампы давно перегорели, осталась самая противная. У людей так же, самые противные — всегда самые стойкие.
— Другого света не существует, — ухмыльнулся Юра Борос.
Фрунзик недовольно упал на стул:
— Лех Небов, не передавал ли вам гражданин Лебедев на хранение или в пользование каких-либо предметов? Писем, телеграмм или документов?
— А так же постеров, аниматин и оттисков? — добавил пожилой.
Я стал спешно вспоминать, чем делился Лебедев. Вроде бы все листовки я заставил его выкинуть:
— Ничего такого. Кассета разве что.
— Что за кассета?
— Группа «Аквариум», альбом «Радио Африка».
Фрунзик вяло восхитился:
— «Рок-н-ролл мёртв» — отличная песня.
— Гениальная.
Снова опустилось молчание. Жёлтый свет одерживал победу над нашим энтузиазмом поскорее закончить допрос. Он как бы давил нас к стульям, нашёптывая: «Прошло всего полтора часа. До утра ещё далеко».
— А письма он вам писал?
— Писал, конечно. И телеграммы слал. Но редко. Мы же каждый день на работе видимся.
Фрунзик спросил, когда было последнее письмо и какого содержания. Выслушав ответ, обескураженно замолчал, будто извинялся, что не может придумать больше вопросов.
Юра Борос дочитал блокнот. Открыл на первой странице и принялся перечитывать. Первый поклонник моего писательского таланта.
4
Потом они, мешая обращения на «вы» и «ты», стали задавать разнообразные вопросы, словно соревновались друг с другом в скорости.
Что я думаю о безопасности на железной дороге?
Нужно ли запретить сеть «Глобальная Перевозка™» из-за пропажи поездов? Или как-то её реформировать?
Спрашивали о работе, о коллегах. Есть ли у меня с ними конфликт? Доволен ли начальством и условиями труда? А зарплата как? Хватает на жизнь? Рост цен не беспокоит?
Фрунзик даже проявил человечность:
— А чего ты с кассетным плеером ходишь, как чмо? Денег нет на компакт-диск-плеер? Он удобнее, можно треки выбирать, и карандаш для перемотки кассет не нужен.
Спрашивали, цепляюсь ли я за скобы, во время прохождения составов, как делают многие обходчики для развлечения? Вопрос с ловушкой, ведь в прошлый раз они меня уличили:
— Раньше да, но теперь нет. Понял, что это опасно.
Юра Борос плюнул на пальцы, но не перевернул уже мокрые страницы, а поднял голову:
— Сериалы читаешь?
— Конечно, что я дикий человек что ли?
— Как тебе последняя Баффи?
— Пойдёт, — соврал я. На самом деле, так и не нашёл время для чтения.
Пожилой милиционер тоном критика заявил:
— А по-моему сериал скатился в говно. Писатели одно и то же пишут. Повторяются.
Тут Фрунзик, как бандит из-за угла, выпалил:
— Участвуете ли в обсуждениях на форумах общественных инфостендов? Нет? А почему?
— Говорил же, не интересуюсь политикой.
— Где я упомянул слово «политика»? — Фрунзик победоносно глянул сквозь жёлтые разводы света, похожего на дым.
Юра Борос вступил на место коллеги:
— Судя по почтовому индексу Джессики Линс из вашего блокнота, интересуетесь аниматинами, да?
— Как и все.
— А какими? Ну, хе-хе, кроме порно?
Я покраснел, Стоило один раз поинтересоваться порнушкой, как приняли меня за фаната. Глупые менты даже не представляют, что я делал с этой Джессикой вживую!
— Мне нравятся работы Шай-Тая. Индекс этой, как её, Джессики, я не для себя записал. Для друга.
— Для Лебедева?