— Нет, для другого.
Вмешался Фрунзик, который будто собрался с силами и снова выпалил из-за угла:
— Кто такой Шай-Тай? Где живёт?
— Он умер.
— Причина смерти?
— Старость. Шай-Тай единственный классик анимастеринга, живший в Абрикосовом Саду. Стыдно не знать. Его именем назван наш единственный музей.
— Раз давно умер, то ладно, — Фрунзик спрятался за воображаемый мною угол, чтоб перезарядить свой пистолет вопросов.
Милиционер-писатель огорошил вопросом про Алибека:
— Вы знаете, что ваш начальник берёт взятки с подчинённых?
Вот как отвечать? Знаю. Сам давал. Но не могу же накапать на коллегу.
Не дав мне ответить, Фрунзик спросил:
— А вы не знаете, встречается ли с кем-то бухгалтер Маргарита? Есть у неё парень?
— Да какое это отношение имеет к…
— Отвечайте на вопросы, так мы быстрее закончим!
— Да, будьте кратким, Лех Небов, — согласился пожилой милиционер.
— Не знаю.
— Не знаешь… Ну ладно.
Под конец этого блицопроса пришёл посыльный милиционер. Передал Фрунзику полоски телеграмм и какие-то документы.
Фрунзик вышел с ним и пропал на полчаса. В его отсутствие давление жёлтого света стало особенно тяжёлым — ведь мне с Юрой Боросом пришлось нести на себе долю Фрунзика.
Пожилой молча читал мой блокнот. Уже третий или четвёртый круг. Листы так намокли от его слюней, что начали рваться.
5
Фрунзик вернулся, дал Юре Боросу почитать телеграмму. Тот поднялся и протянул мне блокнот:
— Иногда неплохо пишешь, сынок. Прочитал главы твоего романа. Талантишка есть, но опыта жизни мало. Приходи общаться на инфостенд «Самиздат»? Там целая доска с моими детективами. Профессия богатый материал даёт.
Ну офигеть, мент пригласил меня в писательский клуб.
Фрунзик смёл мои вещи со стола в сумку. Сунул её мне в руки и подтолкнул в спину:
— Иди, пока он тебя не пригрузил графоманией.
Пожилой с добродушием обижался:
— Коллега, писатель, нужно помочь парню.
— Себе помоги. Сто романов написал, а напечатали один.
— Это потому что в издательствах жиды сидят. Не дают ходу посторонним. Своих печатают. Пелевиных разных. Вот читал же «Жёлтая стрела», парень?
— Нет, — признался я.
— И не надо. Бред, как он есть. Люди едут на поезде куда-то, а сойти не могут.
— Такое бывает, — ответил я, — когда выходят из строя резонансные тормозные подушки. Тогда состав, сохраняя гиперзвуковое ускорение, едет до следующего Вокзала и там производит торможение.
— Во-о-о-от! Сразу виден крепкий реалист. А у Пелевина этого бред: ни на одной станции подушки не работают.
— Бред, — согласился я, чтоб не перечить милиционеру.
— Хватит, — застонал Фрунзик, — Лех, вали домой, три часа ночи уже.
Сказал таким тоном, будто это я их задержал, а не они меня.
Я сделал несколько шагов к двери, но вспомнил Алтынай:
— Справку давайте.
— Какую справку? — изумился Фрунзик.
— Что на допросе был с такого-то по такое время.
Юра Борос громко засмеялся:
— Ну, сынок, был бы ты на настоящем допросе, не то, что про справку, про имя своё забыл бы. Иди, пока цел.
Я обиженно развернулся. И как это у Алтынай получилось? Размазня я, вот что.
— Стойте! — Фрунзик хлопнул себя по лбу.
— Что ещё? — с деланным удивлением спросил милиционер-писатель. Будто сам не ожидал, что у коллеги остались какие-то вопросы.
Фрунзик подошёл ко мне:
— Последний вопрос, где вы, Лех Небов, были с 11 по 13 сентября этого года?
— Много где. Дома, на работе. На велопрогулке.
— Свидетели есть?
— Да.
— Ладно, когда понадобится, вызовем.
Я уже повернул ручку двери, когда Фрунзик продемонстрировал мне, почему фокус «Забытый факт» эффективен:
— Кстати, Лех, хреновый ты друг. Денис Лебедев найден мёртвым в туннеле 234-й линии. Предположительная причина смерти — убийство.
6
«Меня отпустили. Лебедев убит» — написал я на бланке и передал телеграфистке.
Представил, как сонная Алтынай открыла дверь почтальону. Из комнаты выплыл строгий папа, но Алтынай прикрикнула на него, чтоб возвращался в спальню — это для неё телеграмма.
Да уж, моя любовь ждёт простого сообщения, что я в порядке, а не вестей о смерти, ещё и насильственной.
Я выхватил бланк из пальцев телеграфистки и зачеркнул, оставив краткое: «Меня отпустили».
Снова представил Алтынай:
В воображаемой сцене она одета в одну маечку, едва прикрывающую трусики. Почему не в ночнушку? Не эротично, что ли? Стоит босиком на холодном линолеуме в коридоре. Переминаясь на сквозняке из открытой двери, берёт из рук почтальона телеграфную ленту и читает моё идиотское сообщение из двух слов. Почтальон пялится на её сисечки, просвечивающие сквозь майку.