Бородатый Неовзломщик натянул перчатки и проверил наличие чудо-машинки в кармане:
— Я готов.
Бек отобрал у меня старинную книгу и вырвал все листы со схемами архаичных туннелей. Листы дал мне:
— Когда арестуют, пусть найдут у меня похищенное из Информбюро и успокоятся на время.
Бек и остальные ринулись в руки милиционеров, одновременно делая попытки вырваться, создавая иллюзию, что те производят захват преступников.
— Заходи, заходи, слева заходи! — кричали менты, окружая армидовцев.
Я крепко взял Алтынай за руку и мы побежали вослед за Неовзломщиком. Крики, шарканье ботинок и звуки падающих тел остались позади нас.
Следующие ворота были чуть ли не в километре от тех, в какие мы вошли. Пока мы с Алтынай пытались отдышаться, Неовзломщик, хрипя и плюясь, подсоединил к замку свою машинку. Дрожащими руками вставлял перфокарты, подбирая нужную.
Гулкий щелчок замка прозвучал так, будто упала чугунная статуя.
Втроём кое-как отодвинули створку ворот. Я и Алтынай спустились на чердак. Неовзломщик остался на крыше. Бросил мне вниз устройство:
— Проводки прижми к контактам замка и нажми кнопку с подписью «разряд». Если с первого раза не сработает, подкрути ручку, поищи варианты силы разряда. Что-то обязательно да сработает. — Скинул конверт. — А это перфокарты со всеми схемами замочных систем. Так что откроют любую дверь в стране.
— Спасибо.
— Больше чем правда, — махнул рукой бородатый и потянул створку на себя. Я помогал с обратной стороны.
Сделав как он сказал, защёлкнул замок ворот. Нащупал на стене выключатель. Зажглась неяркая лампа, указывая выход с чердака.
— Офигеть, приключения, — заявила Алтынай. — Если не возьмёшь с собой в тоннель, считай между нами всё кончено.
Глава 17. Ускорение торможения
1
Ещё один ночной трамвай.
Я и Алтынай сидели обнявшись. Водительский магнитофон играл песни советской эстрады. Меня всегда воротило от идиотского оптимизма песен того периода, но сейчас бодрые голоса тоталитарных певцов смогли проникнуть в самую душу:
Как всегда, мы до ночи стояли с тобой
Как всегда, было этого мало
По сути, при любом строе, режиме и способе жизни люди одинаковы. Одинаково любят, страдают и пытаются (или не пытаются) понять своё место в мире.
Как всегда, позвала тебя мама домой
Я метнулся к вокзалу
И даже я, будущий талантливый писатель Лех Небов, ничем не отличаюсь от героя песен неведомого поэта, который вполне мог сгинуть в Сталинских дворовых лагерях.
Алтынай ещё теснее прижалась ко мне:
— Обожаю эту песню.
— Это гимн железнодорожников. Раньше бесило, что пожилые сотрудники, напиваясь, пели хором. А теперь понимаю, силу песни.
А вокруг тишина, а вокруг ни души
Только рельсы усталые стонут
Я продолжал размышлять, что творчество, которое родилось от искренних переживаний, всегда точно передавало потребителю чувства сочинителя. Поэтому не мог читать философские трактаты, которые постоянно подсовывал Лебедев. Того же Цсисека рекомендовал: «Умного врага надо изучать и умнеть». Я не хотел умнеть, я хотел жить. Для этого не нужны никакие объяснения со стороны.
Достаточно описаний.
Только месяц за мною вдогонку бежит
Мой товарищ бессонный
А ещё странно, что я думал обо всём этом, а не о завтрашнем деле. Вероятно, это и называлось «решимость».
О поступках, в которых не уверен, размышлял беспрерывно. А то, что должно произойти неизбежно, не занимало мыслей.
Мы вышли из трамвая. Вагон поехал в темноту, отбрасывая на асфальт прямоугольные пятна света из окон.
Я проводил Алтынай до дверей подъезда, она не поцеловала на прощание, как делала ранее. Потянула меня за руку:
— Строгий папа ночует на объекте.
— Я видел, что начали строить тайл-спутник.
— Когда видел?
— Э-э-э. На велосипеде ездил на Шестую Стену. Ты же отказалась кататься? Я предлагал, помнишь? Сама отказалась. Я предлагал, ты отказалась.
Алтынай перебила мои поспешные объяснения:
— Папа ночует на объекте, Лех.
Яркий пример того, когда не нужно думать долго. На языке вертелся припев:
И я по шпалам, опять по шпалам