Фрунзик подал нам чашки и подвинул вазочку с печеньем:
— Садитесь, устали небось.
Я и Алтынай уселись рядышком. На спинке дивана, рядом с милицейской фуражкой, лежал бортовой журнал, раскрытый на странице последней записи: время отбытия от Вокзала.
— Вот уж кого не ожидал увидеть, — грустно сказал Фрунзик, прихлёбывая чай.
Я не удержался и взял печенье:
— А я ожидал. Взломщики из «Армиды» знают кто убил Лебедева.
— Знают, да? — неуверенно спросил Фрунзик. — Я не хотел убивать. Пацан попался упёртый, не слушал доводов.
Вмешалась Алтынай:
— Убийство, это такой новый способ убеждать оппонентов?
— Откуда вы, такие умные, взялись на мою голову?
Милиционер поставил кружку на стол и схватился за виски, будто я и Алтынай буквально полезли ему на голову.
Чувствуя непонятное превосходство перед ним, приказал:
— Давай, рассказывай, зачем похитили поезд и кто за этим стоит.
Фрунзик горько усмехнулся:
— Наглеешь, пацан. Такие вещи кратко не объяснить.
— Очень хорошо. После обещания быть краткими, люди говорят без остановки.
2
Фрунзик задумчиво полоскал в чашке чайный пакетик и смотрел то на Алтынай, то на меня.
— Вы молодцы, — объявил он вдруг. — Непоседы, с шилом в жопе.
— Это угроза?
Фрунзик не обратил на вопрос Алтынай внимания:
— Вы смело пустились в расследование. Но цели у вас ложные. Почему именно молодёжь защищает нашу уродливую форму жизни? По идее, новое поколение должно идти против одряхлевшей Глобальной Перевозки и власти деревянного чурбана. Вы вместо нас должны быть на острие борьбы с системой. Взломщики «Армиды» должны распространять листовки против Судитронов, а не в поддержку существующих порядков.
— Ничего мы тебе не должны, — запальчиво воскликнула Алтынай. — Что за привычка назначать кого-то в герои? Не надо нам указывать, какие порядки должны нравиться, а какие нет. У нас свои мозги есть.
Фрунзик снова её проигнорировал:
— М-да, может, шило неправильное? Недостаточно острое.
У меня тоже была привычка полоскать чайный пакетик, но не хотел быть похожим на Фрунзика. Обмотал пакетик вокруг ложечки и положил на тарелку. Обычно так делал отец, что меня злило. На него тоже не хотел быть похожим.
Чтоб отвлечься от поиска новых методов обращения с чайными пакетиками, я сказал:
— По идее, милиция защищать от преступников, а не быть ими. Почему именно милиционер организует похищение целого поезда и держит тысячи людей в заложниках?
— Четыре тысячи пятьсот девяносто два, — мрачно поправил Фрунзик.
— Ведёте учёт живых? — иронично спросила Алтынай.
— Нет. Проще считать мёртвых, вычитая их списка пассажиров. Кладбище мы организовали в глубине архаичного туннеля. Там сорок четыре могилы. Одна детская.
— Мы должны похвалить вас за продуманную организацию преступления?
Фрунзик не реагировал на иронию, отвечал серьёзно, с искренним переживанием:
— Мы рассчитывали, что наша акция заставит людей задуматься, переосмыслить своё существование. Посмотреть на себя со стороны. Думали, общество задаст себе вопрос, а правильно ли мы живём? Нет ли безумия в происходящем вокруг нас изо дня в день?
— И совершили безумный поступок? — не удержалась Алтынай.
Я поддержал:
— С какого перепугу захват заложников заставит остальных думать о философской проблеме организации бытия? Да кто вам план разрабатывал? Философ Цсисек?
Фрунзик растерянно развёл руками:
— Поймите, ребята, не я один решаю. Я часть организации несогласных с нынешним положением дел. Сами понимаете, если мы смогли осуществить грандиозный замысел, мы не кучка подростков-взломщиков, как «Армида».
— «Ребята» — фыркнула Алтынай. Я тоже не удержался от смеха.
— Ничего смешного. В нашей организации участвуют важные люди из политических и деловых кругов. Акцию с похищением поезда планировали и разрабатывали не один год.
Я мгновенно отреагировал:
— Тогда почему не знаете, как поступить? Не запланировали?
— Мы думали, что люди проснутся.
— Допустим, проснулись бы, и что? На что вы рассчитывали?
— Что люди поднимутся, как один, и разнесут глупую деревянную куклу на кусочки, — пылко воскликнул Фрунзик. — А заодно разорвут оковы Глобальной Перевозки.
— А потом? — спросила Алтынай.
— Важно уничтожить несвободу. Что будет потом — будет потом. Главное мир станет свободным.
Я повернулся к Алтынай: