Он тихонько хмыкнул и указал на стоящий рядом аппарат:
– Да пошли они на хрен. Учитывая, сколько они мне здесь платят…
Я позвонил Кравицу. К моему громадному облегчению он сам поднял трубку. Бекки, надо полагать, отпросилась для участия в традиционной ежемесячной вечеринке Общества старых зануд.
– Когда ты заканчиваешь?
– И тебе доброго дня. Как здоровье?
– Когда ты заканчиваешь?
– Ночью.
– Тогда завтра в десять утра в пабе «У Амирама».
– Что-то случилось?
– Почему вы не поставили в известность общественность?
– Ты о чем?
Я промолчал. Секунд через десять он пробормотал нечто, что при желании можно было расшифровать как: «Джош – мой самый близкий друг, я очень люблю его и высоко ценю все, что он делает для нашей родины», хотя больше это походило на: «Твою ж мать!»
– В десять «У Амирама»?
– Договорились.
Я снова вышел в хамсин и поехал в Азриэли-центр на встречу с Ихиелем Гусманом. Когда комплекс только начинали возводить, я где-то прочел, что это самый крупный строительный проект на Ближнем Востоке. Две многоэтажные конструкции из стекла и стали – круглая и квадратная – образуют нечто среднее между космической станцией и готическим собором. Первые пять этажей представляют собой обычный торговый центр с кинотеатрами, бутиками и праздно шатающимися подростками, а начиная с шестого, размещаются строгие офисы, в которых богачи обделывают свои делишки.
Прозрачный лифт доставил меня на двадцать четвертый этаж более высокой круглой башни. На площадке красовалась табличка «Адвокатское бюро Гусман и Гусман». Я нажал кнопку звонка, и через секунду дверь мне открыла рыжеволосая секретарша с улыбкой намного моложе своего возраста. Она проводила меня в переговорную – небольшую комнату, размерами чуть уступающую стадиону «Яд-Элияху», – и усадила в кожаное кресло, в котором я мгновенно почувствовал себя очень уютно – примерно как когда на Пурим 1966-го мне пришлось нарядиться пилотом истребителя.
– Господин Гусман сейчас выйдет. Кофе?
– Эспрессо без сахара.
Через три минуты Ихиель Гусман самолично принес мне кофе и сел напротив меня. Секунд двадцать мы потратили на взаимное разглядывание. Он был на пару лет моложе меня, полноватый, со светлыми волосами, беспорядочно свисающими на лоб и шею. За линзами квадратных очков скрывались каре-зеленые глаза. На нем были кроссовки и защитного цвета брюки «Гэп». Я попытался вообразить его рядом с Агарью, но не смог – он казался трусоватым и зацикленным на себе.
– А кто второй Гусман в «Гусман и Гусман»?
– Мой отец, Леон Гусман. Он основал эту фирму.
– Он еще работает?
– По двенадцать часов в день. Иногда даже по субботам.
– Агарь сказала вам, зачем я приду?
– Да. То, что вы берете с нее деньги за дело, из которого, как мы оба знаем, ничего не выйдет, не внушает к вам уважения.
Я внес в первое впечатление некоторые поправки. Как и большинство адвокатов, он обладал природной агрессивностью, которая только и ждала повода, чтобы вырваться наружу.
– Я пришел сюда не за вашим уважением. Мне нужны ответы на несколько вопросов.
– Вы не с того начали. Так вы ничего от меня не добьетесь.
– Могу запереть дверь и лупить вас, пока не получу желаемого.
Мы ненадолго сцепились взглядами, но в этих схватках победителей не бывает. В конце концов он с отвращением махнул рукой:
– Ладно, спрашивайте.
– Когда вы развелись?
– При чем здесь это?
– Понятия не имею. Я двигаюсь на ощупь.
– За год до исчезновения Яары.
– Вы злы на Агарь?
– За что?
– За похищение. Может быть, вы думали, что она недостаточно хорошо за ней следила?
– Нет. Пока вы это не сказали, мне это и в голову не приходило. Хотя, если бы Яару похитили, когда она была со мной, Агарь считала бы именно так.
– Вы ссорились по этому поводу?
Как истинный профессионал, он ответил вопросом на вопрос:
– У вас есть дети?
– Я пытаюсь экономить на алиментах.
– В этом месте нужно смеяться?
– Вы мне не ответили. Между вами были ссоры после похищения Яары?
– Почти наоборот. После того как она исчезла, мы даже на несколько месяцев съехались, но толку из этого не вышло.
– Как вы думаете, что произошло?
Он несколько раз моргнул, снял очки и помассировал пальцами веки.
– Ее убил какой-то педофил.
– Есть и другие варианты.
– Не надо мне рассказывать, я знаю. В восьмидесяти случаях из ста выясняется, что убийцей был близкий родственник.
– Скорее, в девяноста случаях, – уточнил я.
– Вы полагаете, я мог бы убить родную дочь?
– Откуда мне знать? А вы могли бы?
– Вы наглец.