— Ага.
— С ума сойти, — произносит Мэтт, качая головой.
— Да уж, — тихо говорю я. — Странно тебе, наверное, все это слышать. Но такая уж у меня жизнь. Просто мне захотелось быть с тобой честной.
— Я очень рад этому, — отвечает Мэтт с легкой неуверенностью в голосе. — Продолжай, — говорит он, вздохнув.
— Да, хорошо. Как я уже сказала, каждый агент делает свою работу, — говорю я. — У Мэйсона и Кэйси медицинское образование, поэтому в их задачи входит наблюдение за здоровьем детей из «автобусной группы»…
— Мэйсон и Кэйси? — перебивает меня Мэтт. — Твои родители? Они тоже агенты?
— Ах да, прости, — говорю я, хмурясь. — Чуть не забыла рассказать об этом.
Мэтт снова потрясенно качает головой, затем проводит рукой по волосам. Я делаю паузу, думая, что он хочет еще что-то сказать, но Мэтт молчит. Я рассказываю ему о том, что живу с приемными родителями, и о том, что и раньше жила в приюте при монастыре. Одри уже рассказывала Мэтту, что я не родная дочь Мэйсона и Кэйси. Я объясняю, что другие дети из «автобусной группы» живут в настоящих семьях, а не с агентами, как я, так как семьи, в которую меня можно было бы вернуть, не было и Мэйсон стал моим приемным отцом.
— Так что же, монахиням сказали, что ты умерла? — снова перебивает Мэтт. Меня его неожиданные вопросы совершенно не раздражают — наоборот, приятно, что он интересуется.
— В городе Берн считают, что все дети, попавшие в катастрофу, погибли, — объясняю я. — Проект полностью засекречен.
— Но монахиням? Это как-то особенно ужасно.
— Да, думаю, лгать монахиням грешно, — соглашаюсь я. — Но самое удивительное, что им солгал Бог.
Мэтт смотрит на меня с недоумением в глазах: я забыла рассказать ему о жаргоне, которым пользуются участники проекта.
— Ой, прости, — говорю я. — Ты же не знаешь об этом. Видишь ли, поскольку состав воскрешает из мертвых, можно сказать, что он обладает свойствами, которые принято считать божественными. Поэтому агенты, участвовавшие в работе с самого начала, негласно окрестили его Божественным. Самого главного начальника, тоже за глаза, зовут Богом, а друг друга — Апостолами. Когда появились первые воскрешенные, их стали звать Новообращенными. Так эти прозвища и пристали.
— Это настоящее кощунство.
— Да, наверное, — соглашаюсь я, пожимая плечами. — Ты религиозен?
— Я верю в высшие силы, — объясняет Мэтт, — если ты это имела в виду. Наверное, это нельзя назвать религиозностью.
Я молча киваю. Смерть и то, что происходит после нее, — ключевые вопросы любой религии, но для меня они, коль скоро я участвую в проекте «Воскрешение», утратили остроту. К тому же среди работающих над «Воскрешением» агентов, немалую долю которых составляют ученые, религиозных людей почти нет. Однако я веры в высшие силы не утратила, и в этом мы с Мэттом схожи.
— Ладно, хватит о Боге, — говорю я, внезапно почувствовав, что могу потерять Мэтта. — Я привела тебя сюда прежде всего для того, чтобы показать кое-какие секретные документы, связанные с программой. Чтобы ты лучше понимал, о чем речь. Я, честно говоря, подумала, что ты не поверишь, если я не представлю доказательства.
Мэтт смотрит на меня с удивлением.
— Ты решила, что я тебе не поверю? — спрашивает он.
— Ну… да, — говорю я, испытывая некоторое смущение.
— Я тебе верю, — возражает Мэтт, делая акцент на этих словах и глядя мне прямо в глаза. У меня появляется впечатление, будто мы соединены друг с другом проводами, по которым пропущен электрический ток. Мэтт смотрит на меня, я — на него, так же пристально, и тепло, струящееся по связывающим нас невидимым проводам, согревает мне душу, так что страх потерять его исчезает. — Но все равно, я бы хотел взглянуть на всякие крутые штуки, — говорит Мэтт после паузы, улыбаясь. От его улыбки, как это часто бывает, обстановка, казавшаяся несколько секунд назад напряженной, как будто разряжается. Глядя на него, я не могу сдержать улыбку. Посмеявшись вместе с Мэттом, я подзываю его взмахом руки.
— Придвинь кресло к столу, чтобы видеть монитор. Сейчас я взорву тебе мозг.
19
Помахав рукой перед экраном, я активирую компьютер, затем касаюсь поверхности монитора, чтобы провести сканирование отпечатков пальцев и получить доступ к информации. Система просит ввести голосовой пароль, и я произношу первое пришедшее на ум трехсложное слово: ксенофоб. Мэтт усмехается, решив, очевидно, что пароль настоящий, хотя требуется произнести любое слово, в котором больше двух слогов, чтобы программа распознавания голоса могла меня идентифицировать.