Дома мне торжественно вручили пять рублей пятьдесят копеек. Это был мой первый астрономический заработок. На полученные деньги я выписал из Одессы звездный атлас Мессера, которым пользовался много лет. Вторым изданием этого прекрасного атласа пользуюсь о сего времени.
О том, что я увлекаюсь астрономией, узнал один из знакомых Варвары Ивановны — Чернов, преподаватель физики Смольного института в Петербурге. У него на даче была астрономическая труба, установленная на врытом в землю столбе.
В трубу он показал еще не знакомые мне звездные скопления Млечного Пути и некоторые двойные звезды. Впечатление было незабываемое. Сколько лет прошло, а как сейчас вижу выход из-за гор скопления Плеяды!
Большой радостью для меня была и раздвижная морская подзорная труба, подаренная родителями одного из моих учеников.
Я соорудил во дворе дома нечто вроде обсерватории, использовав для этой цели большой ящик. Влезал в него, прикладывал к стенкам ящика трубу и наводил ее на звезды.
Так шаг за шагом двигалось вперед мое астрономическое образование. А занятия в гимназии подходили к концу. В 1893 году я закончил гимназию и стал готовиться в университет.
В УНИВЕРСИТЕТЕ
Первые лекции
Наша семья часто кочевала из одного города в другой, поэтому, казалось бы, для меня было привычным делом собраться в дорогу. Но одно дело переезжать с семьей по заштатным городам провинции и совсем другое — уехать одному и жить одному в Москве, пытаясь поступить в университет.
Дома всем было понятно мое волнение. И мать хотя бы на несколько дней решила поехать со мной.
Приехали мы в августе 1893 года. Мать оставила меня на иждивении знакомой семьи, прибывшей сюда тоже по случаю поступления сына в университет.
Я подал заявление и, к великой своей радости, был принят на математическое отделение физико-математического факультета.
Первого сентября начались занятия. С непередаваемым чувством волнения входил я в чугунные ворота университета. С благоговением смотрел на строгое классическое здание, на простой и величественный памятник Ломоносову.
По широкой белой лестнице поднялся я на балюстраду, обрамленную колоннами, и вошел в высокую светлую аудиторию.
Ряды скамеек, поднимающиеся амфитеатром, полные торжественности студенты — все так не походило на привычную будничную обстановку гимназического класса.
В мое время студент приходили на лекции в такой форме: темно-зеленый суконный сюртук с голубым воротником и медными золочеными пуговицами с изображением орла. К сюртуку полагались шпага и фуражка из зеленого сукна с голубым околышем. Потом было разрешено приходить на занятия в серых суконных тужурках с отложным воротником, отделанным двумя синими полосками, и с такими же пуговицами, как у сюртука.
В летнее время форма отличалась только светлым цветом. Первую лекцию, которую я слушал, читал математик Василий Яковлевич Цингер. Величественная фигура профессора, одетого в Строгий форменный сюртук, и его громкий голос оставляли неизгладимое впечатление.
После занятий я брел домой, еще не веря в свое счастье: я студент Московского университета!
Пришел домой и, конечно, не смог удержаться от восторга: за обедом громко рассказывал обо всем, что слышал на лекции, обо всем, что видел.
На первом курсе мне довелось слушать замечательного физика профессора Александра Григорьевича Столетова. Его лекции отличались ясностью и красотой изложения. Опыты, которыми они сопровождались, блестяще подготавливал и показывал в то время скромный лаборант, а впоследствии и известный физик Иван Филиппович Усагин. Фамилии его соответствовали громадные, как у Тараса Бульбы, усы.
Иногда Столетов рисковал сам показать какой-нибудь опыт, но у него ничего не выходило. Он то нажимал не ту кнопку, то брал но тот предмет, то что-нибудь путал и тогда жалобным голосом взывал: «Иван Филиппович! Иван Филиппович!» Усагин подходил к прибору, и опыт удавался.
Помню, на одной лекции Столетов говорил, что если бы не было сопротивления воздуха, то все тела на земле падали бы с одинаковой скоростью. Пока профессор объяснял суть этого явления, Усагин незаметно поднялся на небольшой балкончик. Закончив, Столетов поднял голову к балкончику и сделал знак лаборанту. Тот выпустил из рук большой медный пятачок, на котором лежал кружок такого же диаметра из легкого картона — оба кружка под действием силы тяжести падали на пол, будто склеенные. Картонный кружок, лежавший на пятачке, совершенно не испытывал сопротивления воздуха. Опыт был очень наглядным.