Вот однажды снова они пришли на пасеку. Оба были очень веселы, о чем-то болтали. Одно лишь смущало Дашу - как друзья. Но ведь она сама набросила на них это клеймо. А теперь жалеет. Да, Даша, в этом лишь твоя вина, Бенджамин до того момента относился к тебе не как к коллеге, а как к девушке, с которой нужно быть чрезвычайно осторожным.
- Мои пчелы мне как семья, - признавался он ей.
- Правда?
- Да. Они мне как родные. И не важно, что они насекомые и размером с мой ноготь на большом пальце ноги.
Даря посмеялась. Они вышли на пасеку. Бенджамин хоть и был сегодня в хорошем настроении, все же какая-то его часть, отвечавшая за дурное предчувствие, тревожно подрагивала. Он пытался игнорировать это чувство. К тому же, что может случиться, если каждый его день не отличается ровно ничем от предыдущих? Разве что Даря наряды меняет, а он чай.
Когда Бенджамин открыл коробку ящика, который был разукрашен, в отличие от остальных, ярко желтым цветом и крупной ромашкой (Бен хвастался, что делал это сам, собственными руками), то та выпала из его рук. Даря насторожилась.
- В чем дело, Бен?
Она увидела, как кровь отлила от лица мужчины. Он выглядел мертвенно бледным, с застывшими зрачками. Что могло его так поразить?
Даша осторожно подошла к нему и взглянула в домик. И сначала ничего не поняла.
- Бенджамин, - прошептала она, положив руку ему на плечо.
- Они умерли, - выдохнул он и сглотнул, как будто икота подступила к горлу.
Даша тихо ахнула. Умерли? Что?! Безумие! Этого быть не может!
- Умерли? Бенджамин, это ошибка! Может, они спят?
Бенджамин посмотрел на нее обезумевшими от горя глазами.
- Они умерли, - повторял он полушепотом, как ребенок, раскрывший какую-то потрясающую его тайну. - Дара...
В этот раз девушка не стала его поправлять. Его горе передалось ей почти сполна. Она взяла его за руку и попыталась отвести в дом.
Там, усадив его во флигеле на диван, она засуетилась перед ним.
- Ох, Бенджамин, мне очень жаль... Но ты не переживай. Не убивайся. Все умирают, это следует переживать.
Бенджамин не менял своего состояния. Какая-то часть него умерла вместе с его пчелами. И этого никак нельзя изменить. Он знал, что пчелы умирают - конечно, ведь это естественно и неизбежно. Но он никак не мог поверить в это, хотя следовало бы к этому готовиться.
Он был уверен, что этот домик, который он так ярко разукрасил, как будто окрестил, отвел от него беду своей рукой, особенный. Что к нему никогда не притронутся костлявые пальцы безжалостной смерти. Но все вышло по-другому. Чудес не бывает - с этим надо смириться.
- Это была моя семья...
Даша искренне переживала за Бенджамина. Она знает его вечно добродушным, оптимистичным, улыбающимся и готовым на добрые ободряющие словечки. Этого человека, казалось, ничто не могло травмировать. Но, оказалось, что-то было. И этого уже нет.
Было невыносимо смотреть на него таким. Она подсела к нему и взяла за руку, покрытую жесткими волосами.
- Хочешь, я заварю тебе чай? Хочешь? Или принести папиросу? Может, мы послушаем Боба Марли? Ты говорил, что любишь Марли. Или ты хочешь послушать «Битлз»? Кажется, у тебя есть диски. Давай? Бенджамин, не молчи, Бенджамин...
Горе затопило его. Но не настолько, чтобы не замечать ее заботы. Он перевел на нее свой отсутствующий взгляд и очень долго смотрел ей в глаза. Мужчина хотела поблагодарить ее, но язык онемел.
- Даша... - Он был готов, но чувства вновь нахлынули. - Они были моими детьми. Именно они. И они умерли. Мои дети умерли.
Он говорил так серьезно и так надрывно, что у Даши сдавило грудь. Оказалось, что он очень чувствительный и ранимый.
- У нас и так много детей. И другие будут. Очень много, Бенджамин, очень много. Ты мне веришь?
Кажется, в серых глазах Бенджамина вновь что-то загорелось. Он приоткрыл губы и прошептал:
- У нас?
Даша быстро отвела взгляд, но потом подумала: « А почему?»
- Наши дети? - Повторил Бенджамин, сжимая ее руку.
Даша робко взглянула на него, почувствовав себя девчонкой, смущающейся взрослого дядьки. Но это был Бенджамин - человек, который стал ей таким близким и родным, готовым заменить ей всех на свете.
И тут она поняла - подходящий момент. Такой момент, который бывает однажды и который нельзя упустить. Просто нельзя!
Даша почувствовала это. Она пододвинулась к нему ближе и потянулась к его губам. Она ощутила его короткое дыхание на своих губах и, поглядев последний раз ему в глаза, сказала:
- Наши, Бенджамин.
Он зажмурился, целуя ее первым. Первым. Дашу охватил прилив восторга и триумфа. Первый! Но кто оказался инициатором?
Даша ухватилась за его плечи, он взял ее лицо, слегка зардевшееся, в свои нежные ладони (руки, купающиеся в ста сортах меда, никогда не бывают черствыми). Он целовал ее так мягко, так нежно, так легко и медленно, как будто у них была целая вечность на это. Для Даши эти ощущения были такими новыми и такими чистыми, невинными... Ее еще не целовали так прежде. Вот так. Как будто благодарили. Как будто обожали, любили, ценили, умоляли, прощали, желали. Все в одном поцелуе - все вместе. Это опьяняло, умиротворяло, уносило куда-то ввысь, дальше, выше, дальше и выше...