А сегодня в Хараре я встретил его опять. Я сижу здесь, в пустом и уединенном доме одного моего друга, совершенно ошалев от жужжания вентилятора. Мысли качаются вверх-вниз, как на волнах: то ли я просто устал, то ли продуло в машине. Нет, это уже не страх, как там, близ лагуны в Порт-Саиде; просто я чувствую себя немощным, недостойным того, что меня ожидает.
Я вновь видел его сегодня, когда осматривал лабиринты туземного города. Полчаса ходил я по этим меандрам, совершенно одинаковым и одновременно столь непохожим; после грозы стало замечательно светло. Мне открывались сказочные дворики, обнесенные красными саманными стенами, точно маленькие форты. Переулки по большей части были пустынны, дома (если их можно назвать домами) безмолвны: иногда приходило в голову, что город вымер, уничтоженный чумой, и что выхода у меня нет — ночь застигнет меня в судорожных поисках избавления.
Об этом я как раз и думал, когда появился он. Волею случая крутая улочка, по которой я спускался, оказалась не такой извилистой, как прочие, а довольно прямой, так что было видно вперед метров на восемьдесят. Он шел меж камней, ковыляя еще сильнее, чем раньше, и очень многозначительно удаляясь в противоположную от меня сторону. Это выглядело не то чтобы трагично и уж совсем не гротескно… даже не знаю, как сказать. Но то был он, человек из Порт-Саида, посланец сказочных царств, который останется теперь со мной навсегда.
Я побежал вниз так быстро, как только мог. Уж в этот-то раз он не сможет ускользнуть от меня: две одинаковые красные стены шли вдоль улицы, и дверей в них не было. Я добежал до того места, где переулок круто изгибался, и ожидал увидеть человека в белом за поворотом не более чем в трех метрах. Однако его там не оказалось. По своему обыкновению, он растворился.
Я снова встретил его чуть позже: он все так же удалялся по одному из этих лабиринтов. Теперь я не стал за ним бегать. Остался стоять, рассматривая его со смутной грустью, пока он не исчез в боковом переулке. Что ему все-таки от меня надо? Куда он хочет увести меня? Не знаю, кто ты — человек, привидение или мираж, — но боюсь, что ты ошибся. Боюсь, я не тот, кого ты ищешь. Мне кажется, я понял, что ты хочешь увести меня все дальше и дальше, вплоть до границ твоего неведомого царства.
Может, зря я не следую за тобой. Ты терпелив: поджидаешь меня на уединенном перепутье, чтобы указать мне путь, с поистине восточной деликатностью, ты делаешь вид, что избегаешь меня, и даже не осмеливаешься открыть свое лицо. Ты, видно, намерен дать мне понять, что твой повелитель ожидает меня посреди пустыни в роскошном белом дворце, охраняемом львами, где поют заколдованные фонтаны. Это было бы прекрасно, я знаю, я и в самом деле не прочь попасть туда. Но душа моя смиренна и боязлива, невзирая на мои укоры, ее крылья трепещут, она вся замирает от страха, стоит ей оказаться на пороге великих приключений. Вот таков я, к сожалению, и, боюсь, твой властелин зря теряет время, ожидая меня в белом дворце посреди пустыни, где я, возможно, и был бы счастлив.
Нет, нет, Бога ради! Будь что будет, о посланец, отнеси весть, что я приду, тебе даже не обязательно вновь появляться. Сегодня вечером я чувствую себя превосходно, хоть мысли и путаются немного. Я принял решение и отправляюсь в путь. (Но способен ли я на такое? Не отступит ли моя душа в последний момент, не задрожит ли, не спрячет ли голову в робкие крылья, не попросит ли остановиться?)
5
И ВСЕ ЖЕ СТУЧАТ В ДВЕРЬ
© Перевод. И. Смагин, 2010
Синьора Мария Грон вошла в гостиную на первом этаже виллы. Она осмотрелась вокруг, чтобы убедиться, что все идет в точном соответствии с семейным уставом, поставила на стол корзинку для рукоделия, деликатно понюхала розы, стоящие в вазе. Возле камина расположились ее муж Стефано, сын Федерико (или просто Федри), дочь Джорджина с книгой в руках и старый друг дома, врач Эудженио Мартора, закуривавший сигару.
— Вот и все, уже завяли, — пробормотала она про себя и ласкающим движением провела рукой по цветам. Лепестки посыпались на стол.
Из кресла ее окликнула Джорджина:
— Мама!
Уже наступила ночь; ставни высоких окон, как обычно, были закрыты. И все же снаружи явственно доносился непрерывный шум дождя. В глубине гостиной пышная красная портьера, от недостатка света казавшаяся черной, закрывала просторную арку, ведущую в вестибюль.
— Мама! — повторила Джорджина. — Помнишь двух каменных львов в конце дубовой аллеи?