— Это еще что такое, Массигер? — Мария Грон продолжала изображать светское удивление. — Вы все такие нервные сегодня. Что вам понадобилось от Джорджины? Окажите мне такую любезность, дайте ей поспать.
— Поспать? — насмешливо откликнулся юноша. — Поспать? Вот, полюбуйтесь!
Из скрытого портьерой коридора, как из ледяной пещеры, ворвался в гостиную бурный порыв ветра. Ткань натянулась, как парус, загнувшись по краям, а за ней стал виден поток воды, которая все прибывала.
— Федри, ради Бога, иди закрой! — потребовал отец. — И позови слуг!
Юношу все эти перипетии, казалось, только развлекали. Подбежав к темному проему коридора, он принялся кричать:
— Этторе! Этторе! Берто! Берто! София! — Крики его терялись в пустынных коридорах, даже не подхваченные эхом. — Папа, — опять подал он голос, — здесь совсем темно. Ничего не видно… Господи, что творится!
Оставшиеся в зале вскочили в смятении от этого внезапного возгласа. Впечатление было такое, что вся вилла теперь бурлит водой. А ветер, как будто не встречая преград, дерзко гулял туда и обратно, раскачивая лампы, вороша карты и газеты, опрокидывая цветы.
Федерико вернулся в гостиную дрожащий и белый как мел.
— Господи, — машинально повторял он. — Господи, что ж это делается!
Никому уже не надо было объяснять, что река подступила вплотную к дому, размыв берега в своем слепом неистовстве, что стены дома с противоположной стороны уже начинали рушиться, что слуги разбежались кто куда и скоро, вероятно, погаснет свет. Чтобы все это понять, достаточно было посмотреть на Федерико, обычно такого элегантного, уверенного в себе, услышать его лихорадочные возгласы и ужасный гул, рвущийся с нарастающей силой из могильной бездны подземелья.
— Пошли, пошли, у меня здесь машина, это сумасшествие!.. — твердил доктор Мартора, единственный, кому еще удавалось сохранять спокойствие.
Затем в сопровождении Массигера появилась Джорджина, закутанная в теплое манто; она почти неслышно всхлипывала. Отец начал рыться в ящике, собирая ценные бумаги.
— О нет, нет! — взорвалась наконец синьора Мария. — Нет, я не хочу! Мои цветы, мои вещи, не хочу, не хочу! — Ее губы дрожали, лицо перекосилось, она была на грани срыва. Но вдруг нечеловеческим усилием воли она заставила себя улыбнуться. Ее светская маска осталась нетронутой, изысканное очарование — непоколебимым.
Массигер подскочил к ней с откровенной ненавистью в глазах.
— Я запомню этот вечер, синьора. Я всегда буду помнить вашу виллу. Как она была прекрасна в лунные ночи!
— Быстро, вот ваше манто, синьора, — перебил его доктор. — И ты тоже, Стефано, надень что-нибудь. Поторопимся, пока не погас свет.
Синьор Стефано Грон ничуть не испугался — это мы можем смело утверждать. Он был просто как бы оглушен и лишь сжимал кожаный портфель с ценными бумагами. Федерико неугомонно кружил по залу, расплескивая во все стороны воду.
— Конечно, конечно, — повторял он.
Электрический свет начал слабеть.
И тогда вновь прозвучал еще более зловещий и еще более близкий всплеск. Ледяные клещи сжали сердце каждого из семейства Гронов.
— О нет, нет! — вновь закричала синьора. — Не хочу, не хочу!
Мертвенно-бледная, с упрямой складкой на лбу, она кинулась к развевающейся портьере. При этом она отрицательно мотала головой, как бы говоря, что не позволяет, что сейчас вмешается лично и вода не осмелится больше наступать.
Все видели, как она гневным жестом отвела развевающиеся края портьеры и скрылась за ними в темноте, словно для того, чтобы прогнать толпу докучливых попрошаек, с которыми прислуга не в силах справиться. Уж не собиралась ли она своими аристократическими манерами воспротивиться разрушению, устрашить бездну?
Она исчезла за портьерой, и хотя роковой гул нарастал, всем показалось, что наступила тишина.
Они долго молчали, пока Массигер не сказал:
— Кто-то стучит в дверь.
— Кто-то стучит в дверь? — переспросил Мартора. — Кто бы это мог быть?
— Никто, — ответил Массигер. — Ведь никого уже нет. И все же стучат, это точно. Может быть, посланец, призрак, душа, что явилась предупредить. Это же благородный дом. И люди здесь живут нечеловечески благородные.
6
ПЛАЩ
© Перевод. Г. Киселев, 2010
Когда исчезла последняя надежда и казалось, ожиданию не будет конца, Джованни вернулся домой. Стоял серый мартовский день. В небе кружили вороны. Еще не пробило двух. Мать убирала со стола. Он появился на пороге неожиданно. С криком «Сынок!» мать бросилась его обнимать. Пьетро и Анна, маленькие братишка и сестренка Джованни, радостно заверещали. Этот долгожданный, мелькавший в сладких предрассветных снах миг должен был принести им счастье.