И вот как-то после полуночи из города в сопровождении восьми верховых охотников выехали два экипажа; к шести утра они были уже у деревни Палисано. Джерол, красавица Мария и оба натуралиста спали. Бодрствовал один лишь Андронико; он и велел остановить лошадей перед домом своего старого знакомого — доктора Таддеи. Вскоре, поднятый с постели кучером, из окна второго этажа выглянул доктор — заспанный, в ночном колпаке. Андронико, подойдя к окну и весело поздоровавшись, рассказал ему о цели экспедиции. Он рассчитывал, что доктор, услышав историю о каких-то драконах, просто посмеется. Но Таддеи лишь неодобрительно покачал головой.
— На вашем месте я бы туда не ездил, — сказал он твердо.
— Почему? Думаете, там ничего нет? Может, все это пустая болтовня?
— Нет, не потому, — ответил доктор. — Я-то как раз думаю, что дракон есть, хотя мне лично видеть его не доводилось. Но ввязываться в это дело я бы не стал. Есть во всем этом что-то зловещее.
— Зловещее? Уж не хотите ли вы, Таддеи, сказать, что действительно верите?..
— Я уже стар, дорогой мой губернатор, — ответил доктор, — и повидал на своем веку достаточно. Может быть, конечно, все это враки. Но возможно, и правда. Нет, на вашем месте я бы в это дело не ввязывался. И вообще, послушайте меня; дорогу туда отыскать трудно, много оползней, породы здесь рыхлые — от легкого ветерка может начаться целое светопреставление, — и совершенно нет воды. Оставьте эту затею, губернатор, отправляйтесь-ка лучше вон туда, на Крочетту (он указал на округлую, поросшую густой травой гору за деревней), там пропасть зайцев. — И, немного помолчав, добавил: — Нет, с вами я бы действительно не пошел. Слышал я как-то… Да что вам говорить, еще смеяться станете…
— Клянусь, не стану! — воскликнул Андронико. — Говорите, говорите же!
— Ну ладно. Ходят слухи, что дракон изрыгает дым и что дым этот ядовит. Даже малой толики его достаточно, чтобы убить человека.
Вопреки своему обещанию Андронико расхохотался.
— Я всегда знал, что вы ретроград, — заключил он, — чудак и ретроград. Но это уж переходит всякие границы. Сейчас же не Средневековье, дорогой Таддеи. До свидания. Мы вернемся вечером — и непременно с головой дракона!
Помахав рукой, он сел в экипаж и приказал кучеру трогать. Входивший в группу охотников и знавший дорогу Джозуэ Лонго двигался во главе отряда.
— Почему тот старик качал головой? — спросила проснувшаяся между тем Мария.
— Пустяки! — ответил Андронико. — От нечего делать миляга Таддеи занимается еще и ветеринарией. Мы говорили с ним об эпидемии ящура.
— А о драконе? — спросил граф Джерол, сидевший напротив. — Ты не спросил, известно ли ему что-нибудь о драконе?
— Признаться, нет, — ответил губернатор. — Не хотел выглядеть смешным. Я сказал, что мы приехали сюда поохотиться. И только.
Поднявшееся солнце развеяло сонливость путников; лошади побежали резвее, а кучера затянули песню.
— Этот Таддеи был нашим домашним врачом, — сказал губернатор. — Когда-то у него была превосходная клиентура. Но однажды, не помню уж почему, кажется, из-за несчастной любви, он уединился в деревне. Потом опять что-то приключилось, и он забрался в эти горы. Случись с ним что-нибудь еще, не знаю уж, куда он сможет податься отсюда… тоже станет чем-то вроде дракона!
— Что за глупости! — откликнулась Мария раздраженно. — Только и разговору у вас что о драконе. Эта музыка мне уже надоела, за всю дорогу ничего другого я не слышала.
— Да ведь ты сама захотела поехать, — мягко, но не без иронии возразил ей муж. — И потом, как ты могла слышать, о чем мы говорим, если спала? А может, ты притворялась?
Мария не ответила: она с беспокойством смотрела в окошко на горы, которые становились все выше, круче и суровее. В конце долины виднелось хаотическое скопление конусообразных вершин, в большинстве своем голых — ни тебе леса, ни луга, — желтоватых и бесконечно унылых. Под палящим солнцем они светились ровным и сильным светом.
Около девяти утра экипажи остановились: дальше дороги не было. Путники поняли, что находятся в самом сердце этих зловещих гор. Вблизи было видно, что сложены они из рыхлых и осыпающихся пород, чуть ли не из сухой земли — сплошная осыпь от вершины до подножия.