- Простые, но красивые.
- Знаете, что я тут недавно встретил? Яхне. Я-х-н-е.
- Шутишь.
- Ни в коем разе. Я-х-н-е.
- Потрясающе.
- Да. Так что же с этим Клодом?
- Ему семнадцать лет.
- Ему семнадцать?
- Вот-вот.
- Малость староват для четырнадцати, тебе не кажется?
- А что прикажете делать?
- Семнадцать самый распущенный возраст.
- Семнадцать чистая анархия.
- Вспомню себя в семнадцать, так это был кошмар. Абсолютный кошмар.
- Аналогично.
- Управление машиной в нетрезвом виде, так это еще ботва.
- Сейчас подумаешь, так волосы дыбом.
- И ведь я не был каким-нибудь там бешеным, а некоторые из ребят, они ж были совсем бешеными.
- Я тоже встречал таких.
- Понимаешь, они же всерьез считали, что кровь на седле это специально.
- И не напоминай.
- Вот и говори про поведение.
- Да.
- Это ж такое было поведение, туши фонарь.
- Да.
- Можно сказать им, чтобы повременили, но что ты скажешь им потом, после того, как сказал повременить.
- Сказать им держаться на хрен подальше от бабушкиного домика.
- Так они и послушались.
- Что ж, по крайней мере, мы дали им простые имена.
- Простые, но красивые.
- Украсть ребенка. Начать все сначала.
- Разорвать его в клочья, в клочья, в клочья.
- Или сходить на полянку.
- Знойным полднем.
- Чертовы нимфы, должны ж они где-то быть.
- Обворожительные шеи для кусания.
- Осторожные, антропологические укусы.
- Пышногрудые нимфы, красноглазые нимфы, тягловые нимфы, шаровидные нимфы…
- Нимфы в костюмах с электроподогревом, могавки, дурашливые нимфы…
- Восхитительный язык их волос…
Рассказы Дональда БартельмиРассказы Дональда Бартельми
Что мы знаем о лисе? Ничего, и то не все.
Б.ЗаходерЧто говорит о Дональде Бартельми биографическая справка? Родился, учился, воевал в Корее, работал газетным репортером, выпускающим редактором журнала «Локейшн», директором Хьюстонского м^зея современного искусства, преподавал в Сити колледже Нью-Йоркского городского университета, писал и печатался, умер. Был дважды женат, дочь от первого брака. Такие-то и такие-то литературные премии и отличия. Вся остальная доступная нам информация о Бартельми содержится в его текстах - ведь даже самый отвязанный авангардист описывает наш мир и только его («чего Бог не дал, того негде взять»), а вернее - свои взаимоотношения с этим миром. Перебирая рекурентные мотивы включенных в этот сборник рассказов, мы видим все элементы краткой биографии автора: школа, газетная и типографская работа, Корейская война (и вообще военная служба со всем ее идиотизмом), университетская жизнь, быт интеллектуальной тусовки, современная скульптура, все это повторяется раз за разом. Легко соотносятся со смутно проступающей («Как бы сквозь тусклое стекло, гадательно») фигурой автора такие мотивы, как неполадки в семейной жизни, алкоголь, сложные отношения с верой и церковью, проблема отцовства, рудименты популярного в среде американских интеллектуалов увлечение левыми идеями, пацифизм (к слову сказать, сугубо антивоенные «Игра» и «Отчет» выглядят несколько вымученно). Ну, а дальше все туманнее и туманнее. Президент и власть, как таковая. Бессмысленность каких бы то ни было попыток создать островок идеального общества. Антипатия к психоанализу. Возвращение в мир прошлого (школьный, армейский). Баскетбол. Берген… А над всеми этими частными мотивами один главный, объединяющий: все основные персонажи рассказов Бартельми чувствуют себя в созданном им мире крайне неуютно. Да и как иначе можно чувствовать себя в мире, похожем на свалку бессмысленных объектов и столь же бессмысленных, с чужого плеча, суждений и речевых форм, в мире, основная характеристика которого - дурная бесконечность однообразного многообразия или, если хотите, многообразного однообразия? В мире, где граница между фактом и фикцией размыта и подвижна? В мире, для описания которого лучше всего подходит каталог, случайное перечисление необязательных элементов, каждый из которых можно с легкостью изъять и заменить другим, столь же необязательным? «Единственная форма высказывания, не вызывающая у меня протеста, это каталог»,- говорит мисс Р. из «Восстания индейцев»; судя по всему, это - точка зрения самого Бартельми, разве что несколько утрированная (стоит отметить, что в рассказе «Ведь я рожден, чтоб вас любить» равноправно соседствуют каталоги домашнего скарба и человеческих переживаний).