Выбрать главу

— Совсем бухая…

— Это точно, — согласилась Вика, — идем, провожу тебя баиньки.

— Отстань. Пусть Димуля проводит!

— Может быть, лучше я? — предложила свои услуги Лариса. — Чтоб без ссоры, без спору?

— Димулю хочу! — грозно заявила Зинка и грохнула кулаком по столу, должно быть, копируя своего папашу старого шабашника Ивана Михалыча Чебакова, царствие ему небесное. Небось именно так он громыхал, поддавши: «Кто в доме хозяин?!», раздавал затрещины Игоряшке, Ленке и Зинке, а также иным образом буянил, пока не появлялась могучая Валентина Павловна и не отправляла супруга в глубокий нокаут. Когда-нибудь, лет через двадцать пять, Зинуля станет такой же массивной и багровой. И Ленка, если Чудо-юдо когда-нибудь ее вернет.

— Хотеть не вредно, — пробурчала Вика, посмотрев на меня, как Ленин на буржуазию. — Ладно, отведи ее, а мы тут с Ларисой приберемся…

Идти надо было всего ничего — по коридору из одного конца этажа в другой. Однако Зинуля неважно управляла своими ногами, и они водили ее от стенки к стенке. Чтобы она хотя бы приблизительно шла по прямой, пришлось обнять ее за талию. Зинке это понравилось, я тоже не испытывал особого неудобства. Охранники, дежурившие в коридоре, делали вид, что не замечают, в каком состоянии находится заместитель директора ЦТМО. Чудо-юдо не держал на службе непонятливых.

Некоторое время Зинуля не издавала каких-либо членораздельных звуков, только сопела, невнятно хихикала каким-то непричесанным мыслям, бродившим в ее гривастой белокурой головке, и изредка произносила что-то похожее на матюки, когда ноги у нее в очередной раз заплетались.

Однако, когда мы прошли уже половину пути и миновали главную лестницу, ведущую от центрального подъезда в покои Чуда-юда, Чебакова с родинкой пробормотала:

— Тошно.

Я подумал, что надо поворачивать к туалету, который располагался неподалеку от зала для приемов. Но Зинка имела в виду совсем другое.

— Думаешь, меня тошнит? Ни фига подобного. Мне не физически тошно, а нравственно…

— Отчего?

— От всего. От дворца этого, от Мишки, от пира этого чумного…

— От меня тоже тошно?

— Нет, от тебя не тошно. Ты хороший. А мы — сволочи.

Прислушиваться и искать какой-то смысл в болтовне бабы, принявшей примерно 300 граммов, — дело неблагодарное. Особенно если и сам не совсем как стеклышко. Но тем не менее, я, в общем и целом, был не пьян. Меня отчего-то заинтересовали Зинкины речуги.

— Это почему это вы сволочи?

— А потому. Потому что делаем всякую дрянь и радуемся. Хошь скажу, отчего Лариска ликует? — Скажи, если сумеешь. И если это можно, конечно.

— И скажу! Думаешь, я папашу испугаюсь? Хрена с два! Пусть ему твоя микросхема все доложит. Я ему уже и в лицо говорила: пакости мы изобретаем. Возможно, вообще нам черти все это подсовывают, а мы души губим. Свои и чужие тоже… Так вот: восьмой сектор сегодня сделал хет-трик, понял?

О том, что хет-триком называется ситуация, когда один футболист забивает три гола в матче, я слышал, хотя в последнее время футболом не интересовался. Но при чем тут 8-й сектор? Там что — футболистов обучают по методикам Чуда-юда?

Вслух я спросил:

— Чего-чего? Хет-трах?

Но Зинка не улыбнулась. Она уже больше не хихикала. Более того, ее явно переполняла ярость.

— Лариска получила потомство от трех пар людей, прошедших полный курс инъекций «Зомби-8», понял? — прошипела она. — А я запрограммировала день их рождения. Усек?

— Ну и что? — Я не воспринял это как нечто экстраординарное. Наверно, 125 граммов все-таки сказывались.

— Как что? Сегодня, точно в 12.00, родились первые в мире наследственные зомби. Три мальчика, поведение которых контролировалось еще в утробе. Каждый по четыре килограмма ровно. С точностью до миллиграмма — одинаковые. Потому что их развитием управляли еще в пузе. Я ими управляла. Понял?

— А Вика?

— Вика нам на мозги капала в основном. Убеждала, что из этой затеи ни хрена не выйдет. А потом, когда стало ясно, что получается, стала орать, что мы изверги. И она права, зараза…

Надо сказать, что, просвещая меня, Зинуля даже потрезвела. И язык почти не заплетался, и ноги шли ровнее.

Когда мы вошли в апартаменты Мишки и Зинки, то сразу услышали галдеж из детской. Само собой, что обе пары двойняшек, предоставленные сами себе, от души балдели. Когда на четверых сорок лет — это прекрасно.

Я надеялся, что потомство не обратит внимания на предков и мне спокойно удастся довести Зинулю до спальни. Просто для того, чтоб она улеглась и отдохнула. Оставаться с ней я не собирался. В конце концов давать Вике лишний повод для сопений было излишне, да и какой кайф тормошить хмельную бабу? У которой, кстати, тоже настроение неустойчивое. Да и возиться в спальне, когда ребятня по комнатам носится, — не в масть.

Однако прошмыгнуть незамеченными не удалось. Иришка выглянула первой, а за ней из дверей детской высунулись еще три бариново-чебаковских гибрида. Их развитием никто и никогда толком не управлял: ни в утробе, ни после появления на свет Божий.

— Мама пришла! — завизжали все четверо. Хотя Зинка, строго говоря, была мамой только Сережке и Ирке. Катька с Колькой, как уже поминалось, Вику принципиально называли тетей. Отчего-то я подумал, что не худо бы пристроить Вике какой-нибудь опознаватель типа того, что заставлял родственников Брауна признавать за своего Майка Атвуда.

Поросята окружили нас, поначалу с улыбками на мордочках. Но тут все та же Иришка нахмурилась и по-взрослому строго спросила:

— Вы что, водку пили?

— Ага, — произнесла Зинка упавшим голосом. — Немножко…

— Множко! — безапелляционно произнесла Иришка. — Ты шатаешься.

— Я устала… — пробормотала Зинуля.

— Пап, — посоветовал Колька, — уложи ее спать. А то она сейчас начнет оправдываться и врать.

— Правильно, — кивнул Сергей Михалыч, поддержав кузена, — пусть спит. Это лучше, чем по дому шататься и околесицу нести,

— А утром у нее голова болеть будет, — добавила Катюха.

— Сейчас, сейчас, — поспешно поворачивая Зинулю в сторону спальни, заверил я, — сейчас она спать ляжет.

— Я сама! — Зинуля попробовала меня отпихнуть и чуть не упала.

— Пошли, пошли… — У меня аж уши горели от стыдобушки. Очень неловко было перед ребятней, будто это я Зинку напоил.

В спальне я закатил Зинку на неразобранную кровать, сняв с нее туфли. Она что-то пробормотала, повернулась на бок и захрапела.

Когда я вернулся в гостиную, маломерные Бариновы рядком сидели на диване и что-то обсуждали полушепотом. Увидев меня, они примолкли. Колька ткнул в бок Сережку, а тот Ирку: мол, говори!

— Дядя Дима, — с некоторым волнением произнесла Михайловна, — мы тут сейчас подумали, что…

Иришка засмущалась и осеклась, но зато духу набралась Катька и выпалила:

— Тебе надо за маму Зину замуж выйти! А тетя Вика пусть на дяде Мише женится.

— Ага, — подтвердил Сережка, — разве это папка? То его вообще дома нет, то пьяный приходит, как дурак, и в штаны писает.

— А так мы будем все вместе жить, — сказала Иришка. — Ты все равно нашу маму любишь больше, чем Вику. Потому что мама на тетю Лену похожа.

У Кольки, кажется, было свое особое мнение. Он дождался, пока все протараторят, и выдал на-гора:

— Тетя Вика тоже пусть остается. Она стреляет классно и карате знает. Даже в футбол играть умеет. А дядя Миша пусть за Люську выходит.

— Да он с ней совсем сопьется! — совершенно как взрослая баба, вздохнула Иришка. — Нет уж, пусть лучше папка на Вике женится. Она его спортом заниматься заставит, и он перестанет водку пить. И еще Вика Люське этой противной по морде надает.

Осведомленность молодого поколения была просто обалденная. Я лично аж онемел минуты на две, пока господа поросята и поросюшки выступали в прениях. Точно, с ними не соскучишься… Я, правда, был не в курсе, какие нынче существуют детские организации для октябрятского возраста: «августята», может быть, или «демокрята» какие-нибудь, опять-таки, не знал, чему там учат и какие морально-нравственные качества прививают, но то, как эти младенцы рассуждали, показывало, что новым мышлением эти граждане уже прониклись и готовность принимать нестандартные решения у них очень высокая.