Выбрать главу

Это был не «зеленый еж», не «длинный-черный», не «Black Box» и даже не «черный камень». То, что, омерзительно шмякая, пришлепывая и побулькивая, вползло в 500-метровый «коридоршахту», напоминало прежде всего гигантскую кучу дерьма. Вонь, исходившая от этого месива, разила за полкилометра, и чем ближе подползала ко мне омерзительная масса, тем сильнее воняла.

Там, в этой куче омерзительного и страшного, что-то ворочалось, хлюпало, выло. Оттуда то высовывались некие щупальца, то выпрыгивали какие-то жуткие существа с огромными головами, пупырчатой кожей и чудовищными когтями, которые были вроде бы разного пола и тут же приступали к каким-то брачным играм.

Сначала мне казалось, что Враг будет долго ползти эти 500 метров, потому что коридор выглядел наклонным, и гнусная масса как бы вползала вверх по наклонной плоскости. Но чем ближе она подползала, тем меньше становился уклон, и когда половина пути до меня была пройдена, оказалось, что коридор строго горизонтален. Но черная грязь поползла дальше и теперь уже

скатывалась на меня с горки. Из массы с чавканьем высунулись три жуткихчерепа с оскаленными зубами и громко, злорадно захохотали.

— Не уйдешь! — заорал чей-то громовой голос, и тут посреди кучи воздвигся метровый постамент — явный «Black Box»! — на котором я увидел ту самую таинственную конструкцию, сооруженную Чудом-юдом в камере-одиночке на горизонте 94. Зловещие багровые лучи вырывались из тех усеченных пирамидок, в которые Чудо-юдо положил перстни Аль-Мохадов. Эти лучи причудливо выгибались в пространстве и медленно свивались в общую багрово-черную спираль — очень похожую на ту, что была разрублена световым мечом.

Неожиданно я понял: Враг принял облик того зла, которое было во мне самом. Не было такого смертного греха, который я не совершал — убивал, прелюбодействовал, желал и имел жен ближних, воровал, клятвопреступничал и просто врал. Все это приняло теперь зримый образ, отвратительный и ужасный. Коридор все более наклонялся в мою сторону, черная мерзость скользила все быстрее, еще минута — и коридор превратится в шахту, а я окажусь на самом ее дне, поглощенный и раздавленный грудой собственных грехов…

Впрочем, на будущем «дне» шахты — я воспринимал его все еще как конец коридора, — как и прежде, имелась большая дверь, окантованная все тем же алым контуром. В прошлый раз над ней располагались четыре яркие рисованные картинки. Тогда, помнится, на одной из них была изображена игральная карта — валет пик, на другой — сказочный царевич, на третьей — серый кот, на четвертой — болт с четырехгранной головкой. Они символизировали тех, с кем я летал в Афган за «черным ящиком» — Валета-Валерку, Ваню Соловьева, Васю Лопухина и погибшего там Болта. Сейчас картинок было пять. В середине между царевичем и котом появилось изображение Белого Волка с оскаленной мордой. Картинки, символизировавшие Васю и Болта, были обведены синими рамками, а те, что символизировали Валерку и Ваню, — алыми. Этот знак я тоже помнил — Валерка и Ваня были живы, Вася и Болт умерли. Но чей же символ Белый Волк? Его картинка была с трех сторон обведена синим, а с одной — алым.

Двух секунд мне хватило, чтобы догадаться — это мой символ. Ужасному чудовищу осталось пройти ровно четверть пути, чтоб поглотить меня навеки. Да, именно так, Волчарой, называла меня та Ленка, чье тело осталось на ступенях лестницы, а душа в другой оболочке еще ждет своей участи, которая зависит от меня…

Но ведь Белый Волк однажды чуть не сожрал меня в этом коридоре? И вообще…

Красная капелька-курсор no-прежнему висела в воздухе рядом с картинками. Ясно, что мне вновь предлагался выбор.

И я решился. Поставил курсор под картинку с Белым Волком. Думал: откроется дверь, выпрыгнет чудище ростом с быка и зубами, как у акулы, — и все закончится куда быстрее. Но дверь не открылась. «Что же будет?» — мелькнула суматошная мысль, и тут же я услышал знакомые слова, произнесенные призрачным Васей еще в самом первом БСК:

— Там увидишь, что будет. Прощай! Оставляю тебе Волка. Если очень нужно будет, скажи: «Белый, фас!»

— Белый, фас! — заорал я, и дверь с картинками раздвинулась в стороны, будто в вагоне метро.

Ужасающий рев сотряс воздух, Белый Волк — по-моему, он в этот раз был побольше, чем бык! — оскалив чудовищную пасть, пролетел мимо меня и грудью ударил в зловещую башенку с багрово-черными лучами, так и не свившимися в спираль-воронку…

Ослепительная вспышка залила все вокруг буйным, всепобеждающим светом. Как-то незаметно он перешел в уже знакомый мне радужный туман, который сразу начал редеть и рассеиваться. Проглянули голубое небо и ободряюще-яркое солнце.

Тихий женский голос, исходивший откуда-то из синевы небес, ласково произнес:

— Белое зло пожрало черное. Минус на минус дает плюс! Ты спасен!

МАЛЕНЬКИЙ ДИАЛОГ ВМЕСТО БОЛЬШОГО ЭПИЛОГА

— Надули вас, Зинуля, с этим товаром. Ни хрена это не фирма. Самопал китайский. Говорила же, блин, возьмите меня, помогу! Нет, биомать, поперлась с этой Лариской. Да она нубук от замши не отличает, овца траханая! Фиг вы чего обернете по деньгам. Баксов на шестьсот залетите. Хорошо, если Игоряшка найдет сразу, а то на счетчик встанете.

— Ой, да ладно тебе, Лен! Найду я эти бабки, если что. А в следующий раз поедем вместе. Как твой-то, выписался из дурки?

— Выписался… Толку-то с него? Ну, месячишко не пил, может, даже полтора. А сейчас опять не просыхает. Правда, драться больше не лезет. Но зато фигню Какую-то мелет. Даже больше прежнего.

— Чего, опять, что ли, про отца-генерала?

— Да конечно! И про этот остров дурацкий, про то, как по три бабы зараз трахал, про чертей всяких… Даже, представляешь, врал, будто мы с тобой — кандидаты наук!

— Это я слышала. Сидели, помню, как-то, ты на работе была. И вдруг он мне какую-то абракадабру говорит. На мат не похоже, на феню тоже. Спрашиваю: «Коль, ты чего?» А он: «Неужели не понимаешь?» Я говорю: «С какой стати мне всякую ахинею понимать?! У тебя язык заплетается, а я должна мозги напрягать?» Твой сделал рожу, будто его поленом по голове приложили: «Да ты ж знаешь испанский!» — «Обалдел, что ли? — говорю. — Я в Китай езжу, а не в Испанию. Да и по-китайски ни хрена не знаю, там все по-русски шпарят».

— Точно, Зинуль, он и меня спрашивал, по-английски, якобы! Да так быстро, блин! В школе у меня ж трояк был, сама помнишь. Похоже, конечно, только откуда ж он его знать может, шпана детдомовская?

— Да ни хрена он не знает, без работы сидит, телик смотрит небось, а там фильмы идут или клипы. Выучил пару фраз из сериала по-испански, пару слов из клипа по-английски — и выпендривается! Доктор-то чего в дурдоме сказал?

— Зин, я чего, понимаю, что ли? Одно ясно — пить надо меньше. А то емутам, в дурке, понимаешь ли, казалось, что война началась, что его отец-генерал каких-то инопланетян на землю натравил или даже чертей вообще… Чувствуешь?

— Развелась бы ты с ним, а? А то смотри, пришибет он тебя по пьянке. Я вон своего Лосенка посадила — и жуть как довольна. Мужиков, Лен, на наш век хватит! Слава Богу, что хоть детей от этих придурков не нарожали.

— Да ну, пачкаться еще с ними, нищих плодить. Блин, я как подумаю, что у меня с Колькой могло трое быть, если б аборты не делала, — вообще в осадок падаю. На что б жили, а? Ему сейчас хоть пенсию какую-то дают по инвалидности, у меня в магазине зарплата под миллион — еще куда ни шло. Хоть сапоги иногда купить удается. А были б дети? На панель идти, что ли? Там ссыкух по семнадцать лет до фига, нас даже на вокзал не возьмут.

— Все равно, Лен, надо тебе этого придурочного гнать. Помнишь, как он рассказывал, будто был бандитом и людей в кочегарке жарил? У него точно мания какая-нибудь. Зарежет и подожжет. Жалко ведь, отец с матерью дом поднимали, а этот все запустил. Алкаш поганый!

— Алкаш не алкаш, а все-таки иногда дрова попилит, картошку выкопает. Да у него, между прочим, еще и стоит иногда… Гульнуть, если приспичит, я всегда сумею. А разводиться — деньги тратить надо. Ну его на хрен! Пусть живет да врет с три короба, мне не жалко.

— За это и выпьем!