За два с лишним часа перехода я успел передумать немало. И не только непосредственно о маршруте, но и о многом другом. Какой бы клевый агент ни был, меньше чем за сутки он все это не мог изучить. Тем более не по карте, а непосредственно на местности. А уж где меньше всего вероятность встречи с людьми, это и вовсе сразу не вычислить. Ясно, что нынешняя акция, вопреки моему первому впечатлению, вряд ли была каким-то эмоциональным экспромтом Чуда-юда, который тот предпринял с бухты-барахты, озлившись за нахальный налет на офис и убийство Варана. Весьма возможно, что он был загодя уведомлен и о прилете Равалпинди в Москву, и о том, что ему придется иметь дело с этой конторой. Но ведь Чудо-юдо говорил, будто жлобы с этой дачи уперли самое ценное, за что Равалпинди может и десять миллионов отвалить, именно из офиса Варана? Тогда, извините, получается, что налет на Варана был запланированной подставкой? И очень может быть, что необычно жесткий разнос за, в общем-то, пустячную провинность был следствием отцовского переживания за мою персону? Ведь задержись я подольше, и меня могли изрешетить за компанию… А Варан — он же Воронов Александр Андреевич, бывший морпех и неудавшийся рэкетир, — как и его старый корешок Бето или Бетто (по паспорту
— Карпухин Роберт Анатольевич), были со спокойной совестью занаряжены С. С. Бариновым в плановые отходы производства. Нездорово это, если я верно догадался. Все-таки живые, молодые ребята, можно было и пожалеть…
Но на то, чтобы заклеймить Чудо-юдо позором и нехорошими словами, у меня не было ни времени, ни возможности. Мне надо было еще малость поработать, чтоб хотя бы самому дожить до вечера.
Итак, когда мы поднялись по склону оврага, то увидели, что вышли к высокому и довольно прочному деревянному забору, по верху которого тянулась колючка. За забором сквозь густые кроны деревьев просматривалась большая, рубленная из толстых бревен дача. Скорее всего, она была минимум довоенной, а то и дореволюционной постройки. Дерево было темное, крыша заметно ржавая. Ясно, что это не постоянное обиталище «нового русского», а остатки чьей-то прежней роскоши. Однако участочек при даче был просторный, верных полгектара, а то и больше. Да и ее блеклый вид был таким не всегда. Возможно, в прошлом дача имела какого-то настоящего, заботливого хозяина. То ли купца, шлепнутого в 1918 году, то ли комбрига, расстрелянного в 1937-м. Очень может быть, что побывала и у того, и у другого. Сколько у нее за прошедшие после гипотетического комбрига 60 лет еще хозяев поменялось, можно было только догадываться.
На этой даче, как было указано Чудом-юдом, ни сторожей, ни собак давным-давно не держали. Для того, чтоб эта дача считалась заброшенной и бесхозной, хотя бы в глазах местной администрации. Здесь никто постоянно не жил, но периодически кто-то наезжал. По оперативным данным, тут изредка вылеживались те, кто за что-то разыскивался или просто не хотел маячить в Москве. Здесь же прятали заложников или должников, из которых вымучивали денежки. По-видимому, отсюда начинался и путь тех налетчиков, которые убили Варана и Бето. Наконец, именно за этим забором собирались руководители бригад для обсуждения своих текущих дел.
Пройдя метров тридцать вдоль забора, мы обнаружили канаву, по которой с территории дачи, должно быть, стекала в овраг талая или дождевая вода. Понять, специально вырыли эту канаву или ее просто вода сама по себе промыла, было невозможно, зато пролезть по канаве под забор оказалось вполне удобно.
— Я первым пойду, — сказал Богдан, расчехляя ГВЭП, подключая к нему небольшим кабелем приборчик, по форме напоминающий карманный калькулятор. Поглядев через плечо на действия Богдана, нажимавшего на клавиши «калькулятора», я сообразил, что оператор вводит в процессор ГВЭПа какие-то команды, поскольку комбинации цифр появлялись на экранчике, расположенном под защитной крышкой на задней торцевой стенке генератора. От знакомой мне двенадцатой модели ГВЭП-14пм («пм» означало «портативный модернизированный») отличался довольно многими наворотами, назначения которых мне объяснять не собирались. Единственный из этих наворотов, который я сам по себе усек, была пистолетная рукоятка, которой на ГВЭП-12п не имелось. Именно за эту рукоятку Богдан взял прибор, когда полез в дыру под забор. Следом за ним в дыру пролез я, а потом — Валет и Ваня.
Канава по случаю отсутствия дождей была сухая, но вокруг нее в почве, должно быть, кое-какая влага сохранялась, и мы очутились в буйных зарослях одичалой малины, которая, как водится, росла вперемежку с высоченной крапивой. Заросли эти занимали примерно семь-восемь соток, то есть побольше тех стандартных 6-соточных участочков, которые нарезают в садово-огородных товариществах и кооперативах.
В принципе эти заросли нас отлично маскировали, и мы, почти не пригибаясь, прошли по пересохшей канаве между двух стен малино-крапивных зарослей до бревенчатой стены покосившегося и почерневшего от времени приземистого строения, покрытого рубероидом. Полурассыпавшаяся печная труба из когда-то красного, а ныне замшелого кирпича подсказывала, что во времена оны строение было баней. И канаву, видимо, все же прокопали целенаправленно, чтоб в нее стекала из бани мыльная вода. Полусгнивший трухлявый желобок, торчавший из отверстия в бревенчатой стене этого бывшего санитарно-гигиенического заведения, это убедительно доказывал.
Баня была окружена крапивно-малиновыми зарослями со всех сторон, и никакой тропинки к ней, если не считать пересохшей канавы, ниоткуда не подходило. Судя по всему, нынешние хозяева в эту часть усадьбы вообще не наведывались. Заросли сплошняком стояли от забора до забора. Из них, правда, высовывались высокие кусты не то рябины, не то бузины, проглядывала столь же одичалая и вытянувшаяся кверху сирень, с уже давно засохшими и облетевшими коричневатыми гроздочками соцветий. А вправо от канавы, если стоять лицом к торцевой стене бани, крапивно-малиновое море упиралось в некие джунгли, когда-то бывшие, должно быть, фруктовым садом. Яблони, вишни, сливы, отстаивая свое право на выживание и презрев по возрасту обязанность плодоносить, вымахали и ввысь, и вширь, перепутались отсохшими и еще живыми ветками. А внизу, от корней, опять же вкупе с крапивой, лезли многочисленные побеги. Кроме того, одну из подгнивших яблонь поломало ветром — явно не в этом году, а гораздо раньше, — и ее черный высохший ствол повалился на живые деревья, так и не упав наземь. Получился своего рода завал, через который так просто не продерешься. А от торчащего из земли высокого остроконечного пенька, возрадовавшись свободе, поперли ветви, сделавшие этот завал еще более непроходимым.
Впрочем, нам пока никуда проходить не требовалось.
— Здесь развернемся, я думаю, — сказал Богдан.
Он покрутил что-то на пистолетной рукоятке ГВЭПа и вытянул их нее довольно тонкий, но достаточно жесткий и устойчивый телескопический штатив, нижняя часть которого раскидывалась на три стальные ножки, острия которых легко вонзались в почву. Богдан прочно установил генератор со штативом на краю канавы и направил его «ствол» в сторону дачи.
— Крапива не мешает? — спросил я. Богдан поглядел на меня, как на идиота.
— Братан, — ответил он, почти не пряча усмешку, — это ж не пулемет…
— Кого искать, знаешь? — спросил я.
— Знаем, не протреплемся. Ты лучше расставь мальчиков на прикрытие. — Богдан явно хотел сказать, что мне не фига вмешиваться в его технические вопросы. Но насчет мальчиков он подал весьма трезвую мысль.