— Да Ростик против того, которого Барин гранатой развернул, — это фигня!
— пролязгал Луза. — Там кишок совсем немного было. А этот, блин, — вообще-е!
Стрельба со стороны коммандос возобновилась, но пули почему-то в коридор не залетали. Казалось бы, надо было на гранату гранатой ответить, но и гранаты к нам не посыпались.
Рискнул опять глянуть. И опять, само собой, на полторы секунды. Глянул и все понял тут же. Солдат, которые шли вдоль стены, как корова языком слизнула. А из бойниц щита торчал лишь один пулеметный ствол. Пулеметчик, конечно, заметил какие-то шевеления на нашей стороне и стреканул, но уже после дела, когда я отскочил от двери в глубь комнаты. Но все остальные явно продолжали палить в противоположную сторону. Слышались вопли раненых.
— По-моему, Ванька с Валетом ожили, — заметил Гребешок.
— Или «джикеи» к своей «Мамбе» приползли… — возразил я. — Тут фиг поймешь, «кто за нас, кого бояться» — все против всех. И учтите, Ванька с Валетом — для нас тоже не подарок. Если они меня послушаются — молитесь о моем здравии. Если нет — останется только заупокойные читать.
Справедливо рассудив, что пуля, а тем более подствольная граната виноватого найдет, я дернул из подствольника, прикидывая поверх щита. Пших! И сразу — прыжком от двери в ближний угол! Ба-бах! — так шурануло-тряхнуло, что я крепко сел на копчик. Ало-оранжевый жаркий вихрь профуговал по коридору, краешком заплеснув в нашу комнату и оставив жирно-черные пятна копоти на филенках выбитой двери и на стене. Хорошо, что никто из нас там не стоял! Без обваренного лица не обошлись бы, а то и без выжженных глаз — это как минимум.
— Ты, „-мое, предупреждай, чем хреначишь! — произнес Гребешок без особого почтения. — Я, знаешь ли, на жаркое не подписывался…
— Точно, — пробухтел Луза, — а то я чуть в штаны не наложил, ей-Богу! А президент вообще копыта отбросил, кажется…
Я поглядел в сторону Морено, лежавшего у стеночки с самым безжизненным видом, и подумал, что еще ни у одного покойника не было такого ритмичного дыхания. По крайней мере пузо дона Фелипе, заметно приподнимавшееся при вдохе и опускавшееся при выдохе, не позволяло мне констатировать смерть.
— Жив он, ничего с ним не станется.
— Но все равно, Барин, — посоветовал Гребешок, — как завещал Жванецкий, «тщательнее надо», понял?
— А то поссоримся… — добавил Луза.
— Ладно вам галдеть! — прорычал я. — Дайте послушать, что в коридоре деется, бляха-муха!
В коридоре было относительно тихо. Что-то шуршало, правда, но никто не стрелял. Кроме того, слышалось характерное потрескивание и тянуло гарью — похоже, начинался пожар. Выглянув, я увидел картинку, неприятную по форме, но вполне приемлемую по содержанию.
Щит валялся в опрокинутом состоянии, с рамой, погнутой и измятой до безобразия, с отлетевшими колесиками, а поверх него — обугленный труп в остатках тлеющей одежды. Скорее всего, это был тот пулеметчик, которого оставили прикрывать тыл, когда появилась угроза с другой стороны коридора. Дальше было несколько, выражаясь языком пожарных, «очагов загорания». Горело несколько картин, гардин, разгорались стулья и банкетки. Несколько трупов, опять же, сожженных огненным валом, прокатившимся по коридору в обе стороны, дымились и тлели в самых разнообразных позах.
Тяга в коридоре была хорошая. Выбитые окна прибавляли свежего кислорода, и вот-вот могли заполыхать паркет, мебель, пластиковые рамы. Тогда нам тут хана, даже если убежим обратно в подвал, то задохнемся от дыма. А это значило, что при всей рискованности выхода из комнаты нам этого не избежать.
— Пошли, — сказал я, — идем змейкой, держим обе стороны под наблюдением. Дистанция пять шагов. Я перебегаю вправо, Гребешок — влево, Луза — вправо, президент — как хочет. Один перебегает, двое прикрывают. Потом я иду влево, Гребешок вправо, Луза тоже влево. Система ясна?
— Около дела… — отозвался Гребешок. — Только надо быстрее, пока пожар не раздуло.
Сеньор Морено приподнял голову и сказал.
— Бросьте меня здесь. Я умираю… — Этот ленивый боров, конечно, рассчитывал на то, что мы проявим благородство и великодушие, а потому потащим его на руках. Но меня лично пробить на слезу было трудно.
— Очень хорошо, сеньор президент, — сказал я. — Нас это очень устраивает. Сейчас начинается пожар, и нам хотелось бы побыстрее отсюда уйти.
Морено некоторое время полежал, рассчитывая на то, что у меня совесть пробудится. Однако когда я выскочил из комнаты и перебежал — не поскользнувшись! — к стальной двери, он уже проявил беспокойство. Впрочем, мне было сильно наплевать, побежит он за нами или нет. Наверно, и Гребешку с Лузой тоже. После третьей или четвертой перебежки я позволил себе на пару секунд оглянуться и увидел, что сеньор Морено с посильной для его комплекции скоростью все же перебегает следом за Лузой. Естественно, он явно занижал свои физические возможности и преувеличивал угрозу для своей жизни и здоровья.
Огоньку все прибывало, дыму тоже становилось больше, и вскоре нам стало ясно, что пуль здесь можно не бояться. Мы уже особо не следовали системе «перебегает-прикрывает» и попросту убегали из коридора, пока он только подсыхал и разгорался. Трупы не считали, просто перепрыгивали через них. Кажется, были и еще шевелящиеся, но оказание медпомощи не входило в наши планы. Дон Фелипе не отставал, крестился, охал по поводу погибшей обстановки дворца, но не очень сильно. Наоборот, возможно, это давало ему возможность слегка подразжиться на восстановлении и переоборудовании своей временной обители за казенный счет.
Судя по тому, что на одном из полусгоревших молодцов чудом уцелела нарукавная нашивка с тигриной мордой, в контакте с нами был все тот же батальон полковника Гарсии. Впрочем, теперь им кто-то другой командовал. Но вот чуть подальше мы наткнулись на трупы еще более обгорелые, в черных комбезах. Именно с ними вели бой «тигры», когда оставили нас в покое. И именно их накрыл непосредственно объемный взрыв. Еще пятеро представителей компании по торговле прохладительными напитками нас больше не волновали. Если прав был «Джек», которого мы по нечаянности уморили, то «джикеев» осталось только четверо.
Наконец мы выскочили из разгорающегося коридора и оказались на очередной угловой лестнице. Как раз в это время где-то далеко сзади шумно фукнуло, и метрах в тридцати от нас коридор охватило пламенем. Будь мы еще там — нам бы не выскочить. Впрочем, пожар быстро распространялся дальше, и оставаться на втором этаже значило изжариться в собственном соку.
— Ходу! — заорал я. — На лестницу, вниз!
Можно было и не отдавать такой команды — Гребешок, Луза и даже сеньор Морено правильно оценили обстановку. С топотом мы скатились с лестницы на первый этаж, где на паркете валялись два убитых гвардейца в попугайских мундирах и «тигр» в камуфляже.
От лестницы можно было либо выбежать сразу во двор, либо пойти в один из двух перпендикулярных друг другу коридоров.
— Это холл канцелярии президента, — сообщил Морено, отдуваясь. — Если пойдете влево, то попадете в кабинет сеньора Хоакина Фьерро…
Нет, жалко все-таки, что я не помнил, как именно напоил дона Фелипе водой из унитаза! Он обладал удивительной способностью говорить то, что его не спрашивали, в самый критический момент, когда речь шла о принятии важного решения. Еще пару минут назад я мечтал об одном: выбраться из горящего дворца, одно из крыльев которого к тому же обрушили танки, найти хоть какого-нибудь завалящего генерала, который хранит верность этому толстопузому прохиндею, и выпросить какой-нибудь транспорт до «Горного Шале». Оставаться или хотя бы еще на секунду задержаться здесь, где разгорается пожар, где бегают всякие полуидиоты с автоматами, выполняя неизвестно чьи приказы, — ну его на хрен! После того, как я в очередной раз нанюхался пороху, крови и горелого мяса, мне были по фигу все суперсолдаты и «черные ящики», «джикеи», ищущие здесь инопланетное барахло. Я жить хотел — и ничего больше!
Но этот гадский президент сбил-таки меня с панталыку. Вместо того чтоб выскочить во двор и дунуть от этого чертова дворца форсированным ходом, а лучше вообще бегом, я поперся влево по коридору, отделанному панелями из ценных пород дерева и застланному каким-то шикарным половиком, впрочем, уже затоптанным солдатскими сапогами.