Стиснув кулаки от бессилья, Зубило прошипел:
- Мы не достаем до твари! Ножи слишком коротки!
- А лестница слишком узка, не обойти, - произнес Бегунец скороговоркой.
- А чего за руки не вытянули? Испачкаться боитесь? - рявкнул Шестерня.
Пряча глаза от стыда, Зубило прошептал:
- Мы пытались, но... сил не хватило.
Вкладывая секиру в петлю, Шестерня проворчал:
- Вот ведь немощные... Ладно, небось втроем осилим, хватайте.
Шесть рук протянулись, как одна, ухватили мужика, потянули. Иглошерстень ощутил сопротивление, вздыбил шерсть, глухо заворчал, однако тянуть не перестал. Шестерня сперва тянул вполсилы. Что уж там, втроем против пса, пусть и покрытого иглами! Но тело не подалось, словно мужик врос в ступени. Шестерня напрягся, стиснул зубы. Рядом, багровые от напряжения, застыли помощники. На висках набрякли жилы, глаза вытаращены, рожи перекошены, что значит, оба тащат изо всех сил. Но проклятая тварь на удивление сильна, просто невероятно! Уперевшись в ступени, тащит и тащит, не ведая усталости. Словно и не одна, а, вцепившись друг в друга, тащат еще десяток!
- Не вытягиваем, - прохрипел Зубило, - не хватает сил.
- Потому что работаем, - прорычал Шестерня. - После работы какие силы?
- Но ведь не бросать же его! - воскликнул Бегунец, едва не плача.
Шестерня мельком обернулся. Вся площадка позади забита народом, пещерники орут, машут руками, советуют наперебой, но подойти не спешат, с интересом наблюдая за происходящим. Кряхтя от натуги, Шестерня выдавил:
- Не получается так, нужно по-другому.
- Как? - Зубило повернулся, взглянул с мукой.
- А ногу ему отрубим! И все дела.
Мужик, что, казалось, давно потерял все силы, встрепенулся. В глазах, затуманенных болью и усталостью, протаял ужас. Он замотал головой, замычал, задергался. Послышался громкий треск. Не выдержав нагрузки, штаны лопнули. Вцепившийся в штанину иглошерстень покатился вниз по лестнице, мужик, наоборот, взметнулся вверх, с размаху влетев в орущую позади толпу. Шестерня завалился навзничь, едва успев прикрыться руками от рухнувших сверху помощников.
Дальше все смешалось. Вопли испуганных пещерников, грохот доспехов, леденящий душу вой. С трудом поднявшись, Шестерня едва успел отшатнуться, когда мимо, едва не сбив с ног, пронеслось белесое. Еще один иглошерстень! За ним следом возник еще, однако, помощники успели подняться, и, ощутив препятствие, он просто метнулся в сторону, перелетев боковину, исчез в черноте внизу.
- Получилось! - Зубило сжал кулак, оскалился зло. - Кто сказал, что не справимся?
Бегунец улыбнулся, подскочил к спасенному, что застыл, вперив глаза в пространство, затряс, раз за разом повторяя:
- Очнись, очнись же, все закончилось.
Под многочисленными ногами заскрипели камушки, воздух заполнился гомоном. Толпа, что до того стояла поодаль, набежала с радостными воплями. Их окружили, принялись теребить, одобрительно похлопывать по плечам. От голосов зазвенело в ушах, а от улыбок и лиц перед глазами началось мельтешение, так что Шестерня несколько раз с силой протер лицо, принялся потихоньку пятиться, стремясь выбраться из не в меру дружелюбных объятий.
- Что происходит?
От скрипучего голоса за спиной Шестерня вздрогнул, стремительно развернулся. Пятью ступеньками ниже стоит Креномер, руки скрещены на груди, губы поджаты, в глазах холод.
- Я спрашиваю, в чем дело? - повторил староста требовательно.
- Так ведь иглошерстни напали, - отозвался кто-то бодро.
Креномер вопросительно вздернул бровь, спросил едко:
- И вы собрались, чтобы обсудить эту замечательную новость?
- Так ведь уже прогнали, - отозвался тот же голос, но уже не столь уверенно.
- Всех? - В голосе старосты звякнул металл. - Я спрашиваю, всех прогнали?
- Кто ж ведает... - едва слышимый, отозвался кто-то. - Шуму не слыхать больше, видать всех. Вот только знать бы, как в деревню проникли.
Креномер перевел взгляд, отыскивая собеседника, произнес жестко:
- Не уверен - проверь. Все проверьте! А что б твари по деревне не шастали, врата научитесь запирать.
- Неужто не заперты? - ахнул кто-то.
- Заперты. - Староста кивнул. - Сейчас заперты. До того нараспашку были.
Народ заволновался, послышались возгласы:
- Кто мог забыть?
- Кто последний выходил, тот и забыл.
- А кто последний?
Креномер поднял руку, так что селяне враз замолчали, сказал с нажимом:
- Кто выходил - узнаем вряд ли, да и не столь важно. Но, на будущее, будьте внимательнее. Твари смелеют, появляются чаще. Боюсь, дальше будет лишь хуже.
Он двинулся вперед. Толпа разошлась, уступая дорогу. Пройдя мимо Шестерни, Креномер остановился, обернувшись, бросил:
- Мы говорили о двух седьмицах? Даю тебе одну!
Креномер ушел, остальные побрели следом. Косясь на уходящих, Бегунец с ужасом прошептал:
- Ведь последние были мы. Неужели... не заперли?
- Заперли, я точно помню, - бросил Зубило хмуро. - Скажи, мастер?!
Ощутив на себе взгляды помощников, Шестерня дернул щекой, откликнулся в раздраженье:
- Заперли, не заперли - сейчас без разницы. Меня другое волнует - как в седьмицу управимся?
Бегунец отмахнулся, сказал беззаботно:
- Управимся, какие сомненья. - Помолчав, произнес озадаченно: - Кстати, мне одному показалось, или Креномер действительно шел снизу?
- Снизу и шел, - подтвердил Шестерня. - А что не так?
Бегунец помялся, произнес неохотно:
- Вы ничего такого не подумайте, просто, непонятно, как он с иглошерстнями разминулся.
Шестерня и Зубило посмотрели на Бегунца, затем переглянулись. И если лицо мастера почти не изменилось, то на лбу помощника залегли глубокие складки - отражение тяжелых сомнений.
ГЛАВА 14
Время слилось в неразрывный поток, наполненный звоном металла, блеском огня и льющимся из горнила удушающим жаром. Грохот молотов, разносящийся эхом далеко окрест, уже не казался громким, а пылающее в очаге яростное пламя не обжигало глаза. Мягкие, сочащиеся сукровицей волдыри на ладонях сменились мозолями, что крепли день ото дня, становясь все толще и тверже. Мышцы на руках и плечах ощутимо окрепли. Если поначалу под конец работы трудно было шевельнуть и пальцем, то уже вскоре Зубило с Бегунцом легко управлялись с работой, по мере усталости сменяя друг друга. Короткая передышка, пока один, оставив молот, подходит к мехам, а другой становится на его место, и вновь поток воздуха с гулом подхватывает пламя, а от наковальни во все стороны брызжут веселые искры.
Шестерня дела основную работу сам, позволяя помощникам вмешиваться лишь в самом начале, когда заготовка еще груба, и одним - двумя косыми ударами дело не испортишь. Не обошлось и без промахов, когда наполовину откованная заготовка отправлялась обратно в огонь, а Шестерня, глядя на побагровевшего от стыда помощника, укоризненно качал головой. Однако, парни старались не на шутку, и вскоре, с разрешения мастера, уже вовсю работали молотами, выделывая такое, о чем совсем недавно и помыслить не могли.
Когда, тяжело дыша, и исходя потом, помощники усаживались в угол, доставая из мешков, и раскладывая в миски пищу, Шестерня вставал за столешницу, прихлебывая из горшочка хмель, с сосредоточенным лицом исписывал рунами цифр блестящую металлическую пластину, причем, писал настолько мелко и заковыристо, что ни Зубило, ни Бегунец, заглядывая в записи по случаю, ничего не могли разобрать.
Время от времени к кузне подходили деревенские, толклись у входа, с интересом осматривали лишь только намеченные заготовки и уже готовые изделия, ахали, тянули руки. И развлекались таким образом до тех пор, пока Шестерня не выходил из себя и не выгонял любопытствующих наружу "воздухом подышать". Вместе с мужиками приходили и женщины, но, в отличие от беспечных товарищей, приносили мешочки с пищей и даже горшки с хмелем. Женщин Шестерня привечал особо, широко улыбаясь и источая любезности, поспешно освобождал от груза, однако, едва подходило время, безжалостно выпроваживал вместе с остальными.