— Что с Барином? — спросил Лёня, лишь бы нарушить молчание, хотя чувствовал, что задаёт как раз самый неподходящий, самый ненужный из всех вопросов.
Лядов в ответ лишь гадко выругался.
— Почему в школе не был? — опять спросил Лёня.
Лядов совсем не ответил. Продолжая без передышки затягиваться, он ещё раз выглянул из-за киоска и полез за второй папироской.
— А давай двинем на площадь, — предложил Лёня. — Там такая иллюминация!
Лядов отчуждённо усмехнулся.
И тогда Лёня понял, что звать его сейчас за собой бесполезно — он всё равно никуда не пойдёт. Дрожа от испуга, он мечтает, наверное, слиться с ночной чернотой, боится сунуться на яркую улицу, по которой свободно ходят люди.
Ни слова больше не добавляя, Лёня зашагал один, оставив Андрюшку сзади, словно отрезанного косоугольной тенью старого табачного киоска.
А школа сияла всеми рядами своих огромных окон. Пятиконечная звезда, сооружённая старшеклассниками, алела перед входом. Группами и в одиночку, звонко переговариваясь, расходились по домам ученики. Лёня взбежал на крыльцо.
— Ты куда? — остановила его в вестибюле Дарья Матвеевна.
— Мне надо… У нас там…
— Ничего уже нет там! Все ушли. Я и класс заперла.
— А Таисия Николаевна?..
— И она ушла. Всё, всё. Ступай и ты. Неугомонные нынче какие-то. Дня не хватило, что ли, дело своё доделать?
— Именно не хватило…
— Ничего, ничего, завтра успеешь, — сказала, Дарья Матвеевна. — Иди!
Обогнув школу, Лёня взглянул на окна своего класса. Да, тёмные, закрыто! Опоздал…
Опоздал, ни с кем не поговорил — ни с ребятами, ни с учительницей. И Аню не встретил. А она обещала пригласить Лёню на сбор, который проводит второе звено с её дедушкой. Неужели теперь, после всего, что случилось, она не захочет этого сделать?
Войдя в комнату, он сразу услышал голос матери:
— Нагулялся?
Было в интонации её вопроса что-то непонятное.
— В школе был, готовились, — буркнул он.
Она незлобиво отмахнулась:
— Полно врать-то! В школе у вас всё давно закончилось. Были тут ваши.
— Кто был? — встрепенулся Лёня.
— Девочки.
— А что говорили?
— Да ничего. Вот записку тебе оставили. Держи!
Мать протянула листок, и он нерешительно взял его.
Большими буквами карандашом было написано: «Лёня, завтра не забудь ко мне, к четырём. Смирнова».
Глава 40. Канун большого праздника
Спозаранку явился Гроховский.
— Хочешь в кино? — позвал он. — У меня билеты на картину «Ленин в Октябре».
Лёня торопливо дожевал бутерброд и залпом допил стакан чаю.
На улице не было такого ветра, как вчера, день казался даже тёплым, хотя лохматые тучи по-прежнему неслись низко над землёй.
Из кино вышли взволнованные: они видели Ильича, который сорок лет назад в этот самый день неутомимо руководил в Петрограде последними приготовлениями к Октябрьской революции.
— Хорошее дело — кино, — сказал Стас. — Всё узнать можно.
— А есть ещё картина, — заметил Лёня, — где не артист играет, а снят сам Ленин в Кремле, при жизни…
— Есть, — согласился Стас. — Документальный. Его будут показывать на вечере у семиклассников.
— Скажи, Стас, — начал Лёня, нахмурившись. — А как там, в школе-то?
— А что? Ничего.
— Ну, а газета?
— Что газета! Висит. — Стас помолчал и добавил отрывисто: — И портрет висит. Глупости придумал — срывать! Пойдём лучше ко мне, покажу что-то!
Лёня не стал расспрашивать, почему сорванный Димкин портрет снова висит — конечно, это дело рук Стаса, а может, и не его одного, ведь они оставались в классе вместе с Анькой. Только узнавать подробности было неловко, тем более что Стас упомянул об этом с неохотой, отворачиваясь в сторону.
Поэтому Лёня переменил тему:
— А что у тебя есть?
Стас загадочно улыбнулся.
Когда же пришли к нему и, обменявшись приветствиями с Прасковьей Дмитриевной, оказались в комнате одни. Стас вытащил из-за шифоньера большую картину без рамы, ещё не оконченную, но уже расцвеченную масляными красками.
Лёня взглянул на картину и сразу узнал высокий обрыв над широкой рекою, за которой до самого горизонта простиралась равнина. Только равнина была не пустынной — вдаль убегали столбы высоковольтной передачи, а по мосту, переброшенному через реку, мчался электропоезд.
И мост с изящными фермами, и высоковольтная передача с кружевным переплетением проводов, и бездымный — весь из стекла и блестящего металла — завод в отдалении словно оживляли суровый сибирский край. И на всё — на обрыв, на равнину с заводом, на реку — ложились откуда-то сбоку лучи закатного солнца, бросая длинные синие тени от столбов передачи.