«Успеешь», — подумал Лёня.
Наконец дверь была открыта, Димка влетел всё такой же сияющий и хлопнул Лёню по спине.
— Ура, Галчонок!
Лёня молча поддал кулаком в Димкино плечо.
— Давно приехал? — спросил Лёня.
Дима не успел ответить. Из боковой комнаты вышла соседка Елена Максимовна. Очень худая, словно высохшая от старости, небольшого роста и в простых очках, она стремительно прошагала мимо ребят, прижимая к груди какие-то тетрадки.
— Здравствуйте, — сказал Дима вежливо.
Елена Максимовна, не замедляя шагу, повернула к Димке лицо и закивала:
— Здравствуй, здравствуй.
И сразу, едва коснулась рукой дверной ручки, проговорила, обращаясь к Лёне:
— Что же у тебя получается, товарищ Галкин? Наладил бы замок-то…
— Налажу, — ответил Лёня.
Соседка легко, словно девочка, юркнула за дверь. Димка засмеялся.
— Всё такая же?
— Такая же.
— Ишь ты, товарищ Галкин!
— Ну и что? Она всех зовет товарищами.
— То-то и есть, что всех.
— Ну и что? — повторил Лёня вызывающе.
Ему совсем не хотелось защищать соседку — с ней были особые, сложные отношения, но и с Димкой соглашаться тоже не хотелось. Пришёл да ещё хихикает. Вот и в комнату залетел без спросу, огляделся бесцеремонно, шустро заговорил:
— У вас всё так же! А мы новый шифоньер купили! За девятьсот рублей. С зеркалом. И ковёр мама купила — под ноги подстилать. Целую тысячу стоит. У вас такого нет совсем. — Дима посмотрел на стол. — К школе готовишься? Я уже приготовил. Все учебники купил. У тебя физика есть? Нынче физика будет — новый предмет. — Дима подошел к столу и стал щупать обложки тетрадей. — Бумага плохая. У меня толстая. В Бумсбыте купил — коричневую. По девяносто копеек за лист. Хочешь, покажу?
— Посмотреть я и в магазине могу.
— Это конечно, — согласился Дима. — Там разная есть. И ещё дороже. А тебе в школу хочется?
— Нет! — солгал Лёня.
Ему положительно во всём хотелось спорить с Димкой. Вспомнилось, как расстались они на каникулы — без ссоры, но холодно. Димка ещё не успел уехать в деревню, а Лёня уже перестал бывать у него, хотя до этого чуть ли не с третьего класса они проводили время вместе. И сейчас у Лёни всё больше росло к Шереметьеву неприязненное чувство. Принарядился, белую рубашечку надел, выутюженный красный галстук, брючки! Личико нежное, чёлка пышная — чистюля-красуля! А сам всё на деньги переводит: «Девяносто копеек», «девятьсот рублей»! А позабыл, как весной отказался помочь Птицыну по арифметике: «Самому надо заниматься!». И никогда ни в чём не поможет ребятам, ничем не поделится — отличник!
Прогнать его, что ли? Не звали, а заявился!
Лёня помолчал.
— А у меня теперь новый друг есть!
— Новый? — удивился Дима.
— Федька Антонов.
— Тю! Да он совсем в другом классе учится и в другой смене будет!
— Ну и что же? Дружить всё равно можно!
Димка, должно быть, понял, что не зря Галчонок так защищает свою дружбу с Федей, и, помолчав, заметил:
— А я из деревни живого ежа привёз.
Тоже хитрющий! Ежом соблазняет. Только Лёню не купишь.
— Для школы привёз? — спросил Лёня равнодушно, как будто всю жизнь имел дело с живыми ежами.
— Зачем для школы? Для себя, — ответил Дима. — Школа пусть сама покупает. Я за него трехрублёвый ножик отдал.
— Подумаешь, ножик. А школе ежа подарить жалко?
— Почему это я должен дарить?
— А потому что с лета все ребята что-нибудь школе привозят.
— А ты привез?
— Я в деревню не ездил.
— Зато в лагере был. Два сезона! Все равно мог подарить.
— А я и подарю!
— Что?
— А вот… знаю что! Знаю!
Лёне нечего было сказать, потому что до этой минуты он тоже не думал ни о каком подарке для школы. Но раз уж такой разговор возник, надо что-то придумать. Только сейчас ничего не придумывалось, и Лёня повторил:
— Знаю!
Дима засмеялся:
— Ничего ты не знаешь!
Его пренебрежительный тон взорвал Лёню.
— А ты… А ты себя только знаешь!
— Как это себя? — подскочил Дима, даже мягкая светлая чёлка его взлетела кверху.
— А так! У тебя то, у тебя другое! Хвастаешься, что у тебя всё лучше!
— Я не хвастался, а говорил, что нового после лета!
— А вот и хвастался!
— А вот и нет!
Перекрикивая друг друга, ребята оказались лицом к лицу. Заложив руки под тёмную курточку, Лёня наскакивал на Диму, подпрыгивая при каждом слове, а Димка, горделиво приподняв голову, старался сохранить степенный вид.