— Иди, иди, спасибо за задачку.
— А ты не смей никуда! — крикнула Лидия Тарасовна, увидев, что Лёня тоже ступил на порог.
— Да проводить только, — ответил Лёня и, выбравшись вслед за Гроховским в коридор, пожаловался: — Вот всегда так — не узнает как следует, а уже кричит.
— Строгая она у тебя, — заметил Стас и, чтобы хоть немного утешить приятеля, сказал: — Ну, ничего. В лес мы ещё сходим. Вот завтра сдашь альбом, а коллекцию после…
— Послушай, Стас, — заговорил вдруг Лёня шепотом, оглядываясь. — А что, если нам завтра в лес сходить? Мать на работу с утра, а я к тебе. До уроков успеем.
— А успеем?
— Успеем!
— Ну давай, — согласился Гроховский. — Только ты пораньше ко мне.
— Факт! — заключил Лёня и, выпуская Стаса из полутёмного коридора на лестничную площадку, добавил: — Жди там, где всегда!
Это означало: «Жди в «кабинете»!»
Глава 9. Почему мерцают звёзды?
Остаток воскресенья Стасик провёл дома. К этому времени мама окончательно прибрала в комнатах, расставила все вещи и прикрепила занавески и шторы. В квартире сразу стало теснее, но зато уютнее. И доставляло особое удовольствие просто бродить по комнатам из угла в угол, ничего не делая.
Стасик побродил так, искоса поглядывая на отца, который занимался в дальней комнате за письменным столом. Даже в воскресенье он читал, писал и высчитывал. Он работает инженером на заводе, что-то там исследует, и у него очень мало свободного времени. Поэтому за всем, что нужно, Стасик обращается к маме. Она ему помогает, советует, достаёт, что требуется, и она же является как бы посредником между Стасиком и папой. Стасик спрашивает у неё, а уж если она сама не может помочь, то идёт к папе: дескать, вот у сына затруднение.
Папа, конечно, помогает в таких случаях.
Но все-таки с папой Стасик не так близок и откровенен, как с мамой.
А сейчас Стасик чувствует в душе смутную тревогу: как-то получилось за последнее время, что он стал кое-что скрывать и от мамы. Началось с находки на чердаке: захотелось иметь свою тайну. Потом скрыл, что рисует в «кабинете» альбом для Лёни. Ведь это касалось не его одного. А потом появилась разнесчастная двойка! И о ней Стасик тоже умолчал: было просто стыдно признаваться — не успел начать год и уже заработал. К тому же пришлось бы рассказать и об альбоме и о «кабинете», так как всё связано одно с другим.
Вот почему, когда сегодня за завтраком мама поинтересовалась, как прошла первая неделя занятий, Стасик ответил, что класс у них хороший, и учителя тоже хорошие, и новые предметы интересные. Словом, поговорил обо всем, а про себя — молчок. И вышло, как советовал Галчонок: не солгал, но и правду не сказал.
А дружба с Галчонком тоже как-то не получалась. Над желанием Стасика везде всё разгадывать он смеётся. «Кабинет» оборудовать помогал, но тоже торопил: скорее, скорее садись за альбом! И сам в альбоме ни одного слова не написал, а Стасика заставляет. И главное, мало он ценит Стасика. Другой бы за то, что ему сделали, с уважением относился, а этот вечно спорит, ни во что Стасика не ставит, ни разу не похвалил.
И с девочками обращается плохо. Обзывает их, щёлкает по затылку, дёргает за косы. Да ещё кичится: всегда буду так! А Стасик не хочет обижать девочек. Он до сих пор не забыл маленькую Любочку, которая умерла пять лет тому назад, когда он учился ещё во втором классе, а ей было всего-навсего шесть годочков. Стасик очень любил играть с ней, и ему так хотелось, чтобы она всегда жила на свете, чтобы у него всегда была сестрёнка.
А вот Галкин делает девочкам больно!
Одним словом, если так обо всем подумать, то столько набирается против Галкина, что становится непонятным: зачем Стасику терпеть такую дружбу, от которой радости никакой, а неприятностей куча?
После ужина, убрав со стола, мама вышла ненадолго посидеть во двор, на крыльцо, где собрались соседки посудачить перед сном на открытом воздухе в темноте тёплой сентябрьской ночи.
Стасик, прислонившись к косяку двери, прислушивался к разговору. Женщины говорили тихими голосами о своих, неинтересных для Стасика делах — о ценах на базаре, о какой-то болезни ног. Мама сидела молча. Стасик понимал, что она просто отдыхает после целого дня толчеи по комнатам.
Из окон через ставни просачивались узкие полоски света, от этого всё вокруг казалось ещё более тёмным, почти чёрным: и земля, и глухой выступ дома, за которым стоит лестница, ведущая на чердак, и силуэты женщин. А небо над двором и дальше — над окраинной частью города — очень синее. Стасик знал, что если отойти от крыльца на середину двора или к самым сараям, а потом обернуться и посмотреть на ту часть неба, которая простирается над домом, то можно увидеть словно зарево — в той стороне центр города, и на небе, подёрнутом облаками, всегда пылает красный отсвет от уличных фонарей и магазинных реклам.