- Что ты хочешь этим сказать?! - возмутился Юрий Романович.
- Только то, что говорю, Юрочка. Прекрати крохоборничать. Это тебе кажется, что ты такой умный и о художествах твоих никому не известно. Смотри, погоришь, как швед. Короче, больше никаких подношений. Иначе нашей дружбе - конец. Мне твоя безопасность дорога, но свою голову я бесконечно подставлять тоже не могу. Откусят. И не поперхнутся. Все. Больше это не обсуждаем. Дружба дружбой, но можешь считать, что это - приказ. Ты понял?
- Ну, будем считать, что понял, - сухо ответил Орлов.
- Давай-ка без "ну". Я понимаю, о чем ты думаешь: о том, что все эти подачки - проявление благодарности, о том, что так делают все, о том, что это сложившаяся практика, я уже не говорю о том, что тебе не хочется от всего этого отказываться. И я тебя прекрасно понимаю. И к жене приятно прийти с французскими духами, и к приятелю на день рождения с бутылкой дорогого коньяка. И коллегу в кабинете угостить рюмочкой "Наполеона". Меняй привычки, Юра. Не будь жлобом. Достань из кармана "трешку" и купи своей Ирке пяток тюльпанов. Она же у тебя тюльпаны любит. Или ты про это забыл? А с другом, если уж так хочется сэкономить, можно и спирта на лимонной корочке трахнуть. А можно и на рябине. Ничуть не хуже французского коньяка. Поверь, он к тебе после этого только лучше относиться будет. Знаешь, как говорят? Попроще будь, и люди к тебе потянутся. Ладно, с этим вопросом - все. Но если я все-таки тебя не до конца убедил, вспомни, сколько всяких страстей ты передумал, пока ждал меня в наручниках. Ведь половины твоих страхов могло бы не быть, если бы не рост твоего собственного благосостояния. А страх - вещь противная и руки тебе вяжет. И за этим страхом потерять шмотки или Иркины побрякушки ты главного не увидишь. Ты свободу теряешь, Юра. Свободу мыслить и принимать решения, ни на кого не оглядываясь. Нам власть нужна. Мы создаем систему, а не набиваем себе карман. У тебя еще нет тех денег, которые и есть свобода. Они действительно только в очень большом количестве начинают переходить в качество. Так что давай, милый, дело делать. Я это дело начал, и я его буду продолжать, чего бы мне это ни стоило. Я запустил эту систему, и она уже набирает обороты. Я доведу это дело до конца. Пойми меня, Юра, - Саша вдруг заговорил тихо, и что-то непривычное послышалось Орлову в его голосе, - я придумал систему, я родил ее. Она - мой ребенок. И я буду ее оберегать и защищать. А ты своими необдуманными действиями можешь причинить ей вред, Я не имею права этого допустить.
- Ты что, угрожаешь мне?
- Нет, Юра. Я пытаюсь добиться от тебя понимания моего отношения к сложившейся ситуации. В настоящее время она может считаться достаточно критической и близка к выходу из-под контроля. Я просто пытаюсь это предотвратить. Пойми же наконец, нельзя служить одновременно Господу и Маммоне. Через мои руки уже сейчас, поверь, проходят очень большие деньги. Я бы давно мог купить себе "мерседес", дачу в Барвихе, поменять свою комнату в коммуналке на прекрасную квартиру в хорошем районе, обвешать своих девок бриллиантами и ходить в лайковом пальто из "Березки". Поверь, я не делаю этого совсем не потому, что не ощущаю в этом нужды. Приобретая вещи, начинаешь цепляться за них и теряешь свободу. Ты становишься их рабом. Ты начинаешь бояться. Это во-первых. А во-вторых, я же тебе сказал, как я отношусь к своей системе. Это ребенок, сложный ребенок, а значит, требующий усиленного питания. Подожди немного, дай ему вырасти, и он начнет кормить своих родителей. Неужели это не ясно?
- Хорош ребенок! - попытался пошутить Юрий Романович. - Как бы он, когда вырастет, не сожрал папу с мамой, - продолжал он задумчиво.
- Как воспитаем, - пожал плечами Саша. - Ну, договорились, - сказал после непродолжительной паузы Орлов, считая деловую часть вечера исчерпанной, и посмотрел на часы. До отхода поезда оставалось чуть больше трех часов. Саша заметил его жест.
- Отсюда до вокзала минут двадцать ехать, я тебя провожу. Не бойся, не опоздаешь. Я рад, что ты меня услышал. Нам предстоит серьезный разговор.
- Куда уж серьезнее, - полувопросительно отозвался Орлов. - В чем я еще провинился?
- Мы все виноваты чаще всего в том, что являемся обычными людьми и зачастую идем на поводу у обычных человеческих слабостей, - улыбнулся Саша. - Кстати, ты наелся?
- Да-да, спасибо. Все было очень вкусно.
- Вот и славно. Давай тогда перейдем в комнату, хватит этих кухонных разговоров.
- А где же цветы, которые ты тут поливаешь, в отсутствие хозяев? - с ехидцей спросил Орлов, оглядывая комнату.
- Растете, профессор, - шутливо-одобрительно заметил Саша. - Ну прямо доктор Ватсон. Я в этой квартире сроду цветов не видел. Как, впрочем, и самих хозяев. Работа у них разъездная, творческая, месяцами не бывают дома. Какие уж тут цветочки! Вот и пользуемся иногда их квартирой. Естественно, с их ведома и небесплатно. У нас такой уговор, что к их приезду квартира должна быть свободна от неожиданных гостей. Все должно стоять на своих местах, как будто сюда никто и не приходил. Никаких следов пребывания посторонних лиц в квартире быть не должно. Я это условие свято соблюдаю, а их совершенно не интересует, кто и когда здесь бывает в их отсутствие. И это меня вполне устраивает.
- А если соседи увидят, что в квартиру приходят посторонние?
- Вот для них-то и существует объяснение насчет цветочков, которые надо поливать.
- Но цветов-то нет, - резонно возразил Орлов.
- Ну и что? Зато ключ есть.
Ночь с 11 на 12 февраля 1983 г., поезд Красная стрела" Москва-Ленинград
"Красная стрела" была любимым поездом Юрия Романовича Орлова. Ему нравились чистые постели спального вагона, предупредительные и неназойливые проводницы. Поезд отходил как раз в то время, когда Орлов обычно ложился спать, и прибывал в Ленинград как раз тогда, когда он обычно выходил из дома, чтобы ехать на работу. От Московского вокзала до клиники было рукой подать. В общем, привычный режим этим переездом нарушался в минимальной степени, что для Юрия Романовича было особенно ценно.