И, чтобы привлечь к себе его внимание, вынула у мамы из кошелька деньги и отправилась в ближайший «Леруа Мерлен» за красками. Накупив разноцветных баллончиков, я сложила их в рюкзак, рюкзак запихнула под кровать и стала ждать ночи. А дождавшись, вышла на улицу. Был январь, мороз градусов двадцать, но меня это не смутило. Я подошла к нашему дому с торцевой стороны, сняла варежки, достала баллончик с оранжевой краской и в непроглядной темноте принялась распылять краску на стену, стараясь сделать так, чтобы мое творение имело максимально круглую форму. Ну да, я рисовала солнце.
Так я потом и написала в объяснительной записке, которую от меня потребовали в детской комнате милиции. Рядом со мной сочинял объяснительную Пашка-МиГ, его тоже задержали в ходе рейда по отлову уродующих город вандалов. МиГ поглядывал на меня с нескрываемым уважением. И даже с симпатией. И, заглядывая ко мне в бланк и читая мои каракули, говорил:
– Пипец какой-то! Рисовала солнце! Как в детском садике. Пусть всегда будет солнце! А знаешь что? Сделай солнце своим тэгом. Ты Соня? Подписываться будешь Солнцем.
Рядом с ним скучала над исписанным листком ярко накрашенная девица, то и дело целовавшая Пашку в щеку для утверждения своих на него прав и смотревшая на меня, как солдат на вошь. Заметив слишком пристальное внимание МиГа ко мне, она вдруг выпалила:
– Между прочим, я точно знаю, что это она организовала приемку.
И вместо того чтобы окоротить обманщицу, объект моего обожания глянул на меня с неприязнью и презрительно протянул:
– Так это ты нас сдала?
Он так легко поверил гнусной лжи, и это повергло меня в шок. Ради него я залезла в мамин кошелек и похитила деньги, ради него мерзла ночью у стены, ради него убегала от преследовавших меня полицейских и томилась в набитом деклассированными элементами автобусе. И от него я слышу такие страшные вещи! Любовь тут же завяла, как ромашка на снегу.
Вместо меня ответил наблюдавший за нами капитан:
– Не Кораблина вас сдала. Это общегородской рейд. Пришла разнарядка сверху.
И, посмотрев на раскрашенную девицу, капитан грозно сдвинул брови:
– А ты, Ломакина, прекращай!
– А чего сразу я-то? – заныла девица.
– Много разговариваешь. На волосок от колонии, а все никак не угомонишься.
Так я остыла к граффити и разлюбила Пашку Петрова. Зато он всю школу мне прохода не давал. И даже поехал за мной в Москву, поступать во ВГИК. Я училась на киноведческом, Петров – на художественном. Иногда ребята с его факультета устраивали в стенах вуза выставки, на которые я, само собой, ходила. И видела Пашкины работы. Рисовал он так, что я снова в него влюбилась. А вот он ко мне заметно охладел, ибо увлекся своей однокурсницей, не чурающейся стрит-арта. К своему стыду, должна признаться, что я снова накупила цветных аэрозолей и стала мотаться с компанией творческой молодежи теперь уже по Москве, оставляя свои следы на урнах и ларьках, расписывая концептуальным бредом лавочки и магазинные жалюзи.
Пашка меня игнорировал. Вернее, не то чтобы игнорировал, а относился спокойно, как к старому другу. Меня душила обида, и я до самого окончания института из кожи лезла вон, чтобы ему понравиться. Потом уехала домой и про него забыла. А теперь вот снова.
– Привет, Паш, – улыбнулась я.
Он почти не изменился. Невысокий, плотный, в черном худи с готическими рунами, широких джинсах и в шапке-бини, из-под которой свисает его неизменный русый чуб. В руках дымящаяся сигарета, в прищуренных глазах дерзкий вызов всему миру.
– Солнце, ты сейчас куда?
Я отправила в урну бумажку от мороженого и ответила:
– В «Арт-Плей».
– Я тоже туда, – обрадовался Пашка. Окинул меня заинтересованным взглядом и пояснил: – Сволочь одну ловить.
– Ты все с Шестикрылым воюешь?
– Должен же кто-то его остановить. Написал, гад, в Инстаграмме, что вывесит сегодня на «Мистик Юниверсе» свои работы. Хвастается, козел. Ребята уже там, мы его с поличным возьмем.
История вражды российского граффити-сообщества с художником стрит-арта с тегом «Шестикрылый» брала начало года с две тысячи десятого. Ни с того ни с сего появился на просторах столицы неизвестный райтер, быстро и метко оставляющий трафаретные рисунки в самых неожиданных местах. Рядом с трафаретными картинками неизменно появлялся тег «Шестикрылый». Работы были остро социальные, и вскоре о художнике заговорили все средства массовой информации, называя Шестикрылого уникальным явлением и пророча ему большое будущее. В то время, когда власти города его мазню во избежание порчи покрывали защитным стеклом, остальных райтеров продолжали забирать в полицию и жестоко карать. Это не могло не вызвать волну возмущения среди уличных художников. И Шестикрылому объявили войну, призывая остановиться.