— Любовь?
— Да, и любовь. А вино, эти проклятые бутылки — первый враг неограниченным возможностям человека, которые даны ему на земле,
— Мне жалко Эфирное Создание,— сказал Костя.— Она веселая и, по-моему, добрая.
— Вообще-то, насколько я помню, да,— неожиданно сказал отец.
— Ты ее знаешь? — ахнул Костя.— Почему же не сказал сразу?
— Не хотел тебя перебивать.— Виталий Захарович задумался.— Когда она была совсем молодая, я дружил с Борисом, ее мужем. Ну... теперь бывшим мужем.
— С отцом Жгута? — перебил мальчик.
— Славы... Все непросто в жизни, Костик. Отличный был парень Борис. Но... Разлюбил. Вернее, полюбил другую...
— Я не понимаю, папа! — пылко перебил Костя.— Раз любишь, разлюбить невозможно!
Отец взъерошил сыну волосы.
— Папа! — Костя с надеждой смотрел на отца.— Ведь Николай Силантьевич такой классный психиатр! Ты сам рассказывал.
— Я поговорю с ним,— пообещал Виталий Захарович.— Но тут как основное условие необходимо согласие Эфирного Создания.— Он усмехнулся.— А ведь точно: была она именно Эфирным Созданием... Тоненькая, стройная. Не ходила, а, казалось, летала по воздуху. И всегда радостная улыбка на лице...
Глава седьмая
Был воскресный день.
К Косте пришел Жгут. Удивительно! Теперь Жгут стал тенью Кости Пчелкина.
«С тобой интересней,— кратко объяснил он.— И ты на психику не давишь».
«Это как?» — не понял Костя.
«Обыкновенно,— не стал распространяться Жгут.— И матери обещал помочь, В общем, во всем рассчитывай на меня».
Сейчас, встретив настороженный взгляд Ларисы Петровны, Жгут сказал Косте: — Пойдем погуляем.
— Пойдем.
...Возле подъезда, в котором живет Костя Пчелкин, стоят скамейки. На одной из них сейчас сидел, небрежно развалясь, Муха, пощипывал струны гитары, что-то еле слышно напевал. Рядом сидел Дуля, курил. На вышедших из подъезда Костю и Жгута они, казалось, не обратили никакого внимания.
— Ленку ждут,— шепнул Жгут, повернувшись к Косте.— Вон идет. Лена быстро шла к подъезду и вдруг остановилась в нерешительности.
— Лена!— позвал Костя.
Она сделала шаг в сторону Кости, но тут прозвучал спокойный, жесткий голос Мухи:
— Подруга! Сюда! Быстро!
Лена замешкалась, растерянность, отчаяние были на ее лице, И опять сказал Муха, теперь снисходительно:
— Давай, давай! На полусогнутых.
Лена, опустив голову, покорно шла к скамейке, где сидели Муха и Дуля. Дуля вскочил, шутовски раскланялся, смахнул невидимый сор с места, где только что сидел.
— Просю!
— Дуля!— тихо, но грозно процедил сквозь зубы Муха.— Слиняй!
Дуля поспешно отступил в сторону.
Лена села рядом с Мухой, опустив голову.
Муха, быстро взглянув в сторону подъезда — Костя смотрел на них,— обнял Лену за плечи.
— Убери руку! — сказала Лена, и в голосе ее было нечто, заставившее Муху послушаться.
Чтобы не уронить своего достоинства, Муха произнес насмешливо:
— Воля женщины — закон.
Жгут предложил Косте:
— Еще раз позвать ее?
— Подожди! — тихо, но резко сказал Костя. Он еще не принял никакого решения. «Уйти?..»
И в это время все услышали громкий крик:
— Ребята! Ребята!
К подъезду бежал худой мальчик в очках, которого Костя часто видел встречающим или провожающим «Скорую помощь».
— Ребята! — Он говорил быстро, взволнованно жестикулируя: — Они окончательно решили!.. С липой... Муха! Придумай что-нибудь! Пожалуйста!
— При чем тут я? — громко перебил Муха.— Да и ничего сделать невозможно. Раз они решили. У них власть. А против власти не попрешь.
— Значит,— удрученно сказал мальчик в очках,— ты ничего...
— Очкарик! — опять перебил Муха.— Обращение не по адресу. Что мы можем? И вообще... Выдумали вы все с дедом. Тоже проблема.— Муха засмеялся.— Липовая проблема!
И тут вскочила со скамейки Лена.
— Ты всегда... Всегда такой! Тебе ни до чего нет дела!..
— Верно,— спокойно подтвердил Муха.— Всем ни до чего нет дела. А всякие высокие словеса — лапша, дуракам на уши вешать.
— Врешь! Все ты врешь!..— закричала Лена.— Если бы так, все давно поубивали бы друг друга. Очкарик! — Лена схватила мальчика за руку.— Идем! — решительно сказала она.— Пчелка! Пошли с нами!
— Ленка, кончай цирк! — Муха бросил гитару на скамейку, и она жалобно прозвенела, будто стон вырвался.
Но Костя, Жгут, Очкарик и Лена уже шли к подъезду, возле которого часто останавливается «Скорая помощь».
— Ленка! — вдруг сорвался с места Дуля.— Я тоже с вами! — И он, грузный и неуклюжий, побежал за ними.
Муха смотрел им вслед...
Лифт поднял ребят на пятый этаж. Очкарик от волнения долго не мог открыть дверь.
— Яну Мамонта в магазине был, и в этом... ДЭЗе...— говорил он, возясь с ключом.— Разговаривать не хотят. «Все уже решено».
Наконец дверь распахнулась.
— Дед! Это мы!
Ребята прошли в большую светлую комнату, в которой сразу же бросились в глаза предметы, связанные с морем: висел на стене барометр, на книжном шкафу стоял макет многомачтозого парусника, одну стену занимала лоцманская карта, и всюду были фотографии: моряки, порты, айсберги в океане, птичьи базары на северных островах, Часто повторялась фотография моряка, сначала в простой форме, потом в офицерской, потом в форме капитана второго ранга.
Большое окно было открыто настежь, и дверь балкона тоже была широко распахнута. И в окно и в дверь тянулись зеленые ветки старой липы, весь балкон был окутан зеленью, и слышалось, как щебечет невидимая воробьиная стая.
Рядом с дверью на балкон стояла инвалидная коляска, в ней сидел старик, седой, высохший, но в резких, мужественных чертах лица, в стрижке бороды и волос, в осанке угадывалось что-то «мичманское», морское. В фотографиях моряка, офицера, капитана второго ранга можно было сразу узнать старика в разные годы жизни. И сейчас он смотрел - на ребят молодыми, горячими глазами. И еще доброта была в этом взгляде.
— Дед,— сказал Очкарик,— это ребята с нашего двора. Они насчет липы.
— Сначала будем знакомиться,— с одышкой, но бодро сказал старик.— Время у нас есть. Итак, рад служить: капитан второго ранга в отставке Владислав Константинович Спивак.
— Лена Макарова! — Лена подошла первой к коляске навстречу протянутой старческой руке.
По очереди назвали себя остальные:
— Гарик... то есть Георгий Тарков! — сказал Дуля.
— Константин Пчелкин.
— Станислав Савохин.
— Прекрасно! — бодро сказал старик.— Располагайтесь вот на диване, в креслах. И все обсудим.
Некоторое время молчали. Наконец Костя спросил Владислава Константиновича, взглянув на фотографии, развешанные на стенах:
— Это все вы?
— Я...— вздохнул старик.— По каким только морям не ходил! А вот теперь... С тех пор, как ноги отнялись, уже шестнадцать лет...
— Дед двое суток в воде на спасательном поясе продержался,— перебил Очкарик.— Их тральщик в тумане на айсберг налетел.
Ребята во все глаза смотрели на старика. Дуля подошел к макету многомачтового парусника, стоявшего на шкафу, спросил:
— На таком корабле вы тоже плавали?
— Ходил,— сказал старик.— На каких только я не ходил... А это учебный парусник. Я его еще курсантом осваивал, чуть постарше вас был... Вот нашел описание нашего «Меркурия», чертежи и сделал макет.
— Сами? — с интересом спросил Дуля.
— Вместе с Виктором, внуком моим.
— Да я только так,— сказал Очкарик,— Это подать, то подержать.
— Мне бы чертеж,— насупил брови Дуля,— я бы запросто.