— Ненавижу взрослых! — прошептала Лена.
— Ты не обращай внимания,— сказал Костя, усмехнулся печально.— Как говорит Владимир Георгиевич, надо управлять своими эмоциями. У меня, по правде сказать, тоже не получается...
— Кто такой Владимир Георгиевич? — перебила Лена.
— Мой учитель каратэ.
— А! Я его знаю. Классный дядечка. Ты, Пчелка, необыкновенный человек. Каратэ занимаешься, по-английски шпаришь, как по-нашему, на скрипке...
— Это ты необыкновенная! — перебил Костя.
— Не надо, Пчелка... Я обыкновенная. Самая обыкновенная. Зачем я тебе?
— Даже не знаю, как сказать. До тебя я жил как во сне. Нет, не так. Жил и жил. Конечно, были всякие там задачи, цели — на ближайшее время. А сейчас... Я знаю, для чего живу.
— Для чего?
— Для тебя! Чтобы тебе было всегда хорошо!
— Ах, Пчелка! — Лена уткнулась в свой стакан с яблочным соком.— Чего ты мелешь? Муру какую-то...
— Голубки! — послышался голос официантки.— Еще не наворковались? Через десять минут закрываем!
— Лена! — заспешил Костя.— Послезавтра у меня день рождения. Придешь?
— Ты меня приглашаешь? — обрадованно спросила Лена.
— Конечно!
— А этот тоже придет? Твой друг? Кирилл...
— Конечно... Подожди,— вспомнил Костя,— ты ему сказала: «Предатель». Почему?
Лена молчала, смотрела перед собой. Потом прошептала:
— Он предатель. Он тебя предал,
— Меня? — изумился Костя.— Как? Как... предал?
— Обыкновенно,— Ожесточение было в ее голосе.— У нас таким темную делают.
— Так расскажи! В чем дело?
— Потом... Пчелка, я тебе потом расскажу. Завтра. Такой вечер сегодня... обворожительный.
Костя хотел что-то сказать, но Лена опередила его:
— Сколько же тебе исполняется?
— Шестнадцать...
— Мои самые любимые праздники,— радостно, возбужденно сказала Лена,— Новый год и дни рождения друзей. Мы в нашей компании, как у кого день рождения, обязательно отмечали, У Эфирного Создания собирались.
— Понятно... — И опять свет померк перед Костей, стало темно, невыносимо, горько.
Но Лена не заметила смены его настроения.
— Ты знаешь, как мы день рождения называем?— спросила она.
— Как? — подавив вздох, спросил Костя.
— День варенья! — засмеялась Лена.
Глава десятая
В квартире Пчелкиных, в большой комнате с телевизором — который на этот раз, слава богу, выключили,— был накрыт длинный стол: тарелки с закусками, ваза с яблоками, две бутылки шампанского, симметрично расставленные бутылки пепси-колы, минеральной воды и лимонада, в фарфоровой вазе розы, а в центре стола — огромный бисквитный торт с шестнадцатью свечами, еще, естественно, на зажженными.
Возле стола хлопотала Лариса Петровна, с модной прической, сделанной утром в парикмахерской на Новом Арбате, в нарядном платье собственного фасона.
— Костя! — крикнула Лариса Петровна.— Мы забыли студень! Он в холодильнике. Неси!
Появился из кухни Костя. Он нес в продолговатом блюде студень, украшенный петрушкой и веточками укропа.
— Костик! Вот сюда!— сказала Лариса Петровна. Они нашли место для блюда со студнем,— Значит, давай еще раз прикинем, все ли у нас рассядутся.
— Я пригласил шестерых,— сказал Костя, взглянув на старинные часы в деревянном футляре. Стрелки показывали без двух минут шесть,— Жгута... то есть Славу, с матерью, с Эфирным Созданием...
— И очень правильно! — перебил сына Виталий Захарович, входя в комнату.— Начал человек новую жизнь — всячески поддержим...
Виталий Захарович не успел договорить: стенные часы пробили шесть раз, и тут же в передней музыкально пропел звонок.
Костя поспешил открывать дверь.
В передней появился Эдик.
— Поздравляю, сэр!— Он передал Косте сверток, упакованный в плотную глянцевую бумагу с контурным изображением старинных замков.— Роман Агаты Кристи.
— Спасибо! — обрадованно сказал Костя.— Проходи, ты первый!
Они вошли в комнату.
— Здравствуйте,— сказал Эдик.— Поздравляю с новорожденным.
Лариса Петровна улыбнулась:
— Ты, Эдуард, как всегда, пунктуален. Вы не сговаривались с Кириллом прийти вместе?
— Кирилл не придет,— быстро вставил Костя. И, встретив вопросительный взгляд матери, добавил:— Он не приглашен. Эдик, пошли ко мне!
Костя обнял друга за плечи, и они покинули праздничную комнату.
Лариса Петровна и Виталий Захарович переглянулись.
— Триумвират распадается,— задумчиво сказал Виталий Захарович.
— Я не знаю, в чем тут дело,— взвинченно перебила Лариса Петровна,— Не знаю конкретно... Но уверена: все из-за этой девчонки! Сегодня у нас с тобой есть возможность познакомиться с ней поближе. И, возможно, поговорить.
— О чем? — спросил Виталий Захарович.
— О чем... Во всяком случае, рано все это для Константина. Впереди десятый класс. И вообще... Вот, похоже, рушится дружба с прекрасными ребятами. И, значит, мы отдаем его в другую компанию.
— Он, Лара,— мягко сказал Виталий Захарович,— в том возрасте, когда вправе сам выбирать себе друзей.
— Подожди! Если всерьез говорить об этой Лене... Я навела справки. Дочь заведующей меховым ателье. К тому же Лена из компании Мухина. Я считаю, надо энергично вмешаться,
— Каким образом? — спросил Виталий Захарович,— Не горячись, Лара. Ты никак не можешь понять, что наш сын уже не ребенок, а взрослый.
— Это ты мне говоришь! — возмутилась Лариса Петровна.— Да, взрослый! Слишком рано они становятся взрослыми! И это не значит...
В передней зазвенел звонок. Виталий Захарович пошел к двери.
...В комнате Кости Эдик флегматично рассматривал книги на полке.
— Как беллетрист,— говорил он,— Моэм, по-моему, скучноват. Вот мемуары — блеск! «Подводя итоги» читал трижды. Потрясающая самоирония...
— Значит,— перебил Костя,— ты осуждаешь? Надо было пригласить?
— Не знаю,— сказал Эдик,— Мне трудно тебе ответить, Я позвонил Кириллу. Там обида на всю жизнь. Говорит, из-за какой-то юбки...
— Это для него,— перебил Костя,— она какая-то юбка. А для меня...
— Он сказал; мужская дружба — превыше всего.
— Дружба! — воскликнул Костя,— Хорош друг! Скажи: ты тоже мог бы… как он?
—Я — нет,— поспешно сказал Эдик.— Никогда!
— Возможно, я не прав,— Костя пристально посмотрел на Эдика,— я во всех начинаю сомневаться. Вот мы с тобой — друзья. Так?
— Думаю, да,— сказал Эдик.— За многие годы проверено.
— Проверено,..— повторил Костя.— Чем проверено? За эти годы наша дружба хоть раз подвергалась серьезному испытанию? Да и дружба ли это? Вот скажи: что мы друг о друге знаем? Кроме нашей школы, английских книг и журналов, всякого там показушного трепа на публику, что нас еще объединяет? Я, например, что у тебя на душе, не знаю. Или так: можешь ты мне все-все о себе рассказать? Сокровенное? Можешь?
— Дай подумать...— В голосе Эдика была растерянность.
— Не можешь! — даже с торжеством сказал Костя.— Теперь по-другому. Представь ситуацию: мне грозит смерть. И у тебя есть единственная возможность спасти меня, рискуя собственной жизнью. Ты станешь рисковать?
— Слушай! — развел руками Эдик.— Это же крайность, экстремальный вариант. Зачем?
— А вот, например, Жгут... Мы знакомы — и месяца нет. Говорили всерьез один раз. Со Жгутом не разговоришься. Но он, если бы такая ситуация... Я знаю, он за друга жизни не пожалеет!
— Красиво излагаешь, — попытался пошутить Эдик.
— Костя! — послышался голос Виталия Захаровича,— Встречей гостей!
— Извини.— Костя пошел к двери.
В комнате разговаривали родители и учитель школы каратэ. В стороне стоял Очкарик с картонной коробкой.