Вот и сегодня на перекрестке через квартал от его дома остановился троллейбус, на мокрый тротуар легко выпрыгнул Костя с сумкой через плечо, нагруженной учебниками и тетрадями, со скрипкой в левой руке. Стрелки на желтом светящемся диске часов показывали без десяти восемь.
Вечерняя улица, усеянная разноцветными огнями, лежала перед Костей. Катился поток машин, люди спешили по влажным тротуарам, сияли витрины магазинов; все было вымытым после недавнего дождя (он так и лил с перерывами весь день, и Костя, отвлекаясь от школьных дел, смотрел в окно и заклинал: «Перестань, дождь! Перестань!.. Иначе они не соберутся...»), улица пахла отработанным бензином, мокрым теплым асфальтом и распускающимися тополями.
Через пять минут Костя войдет в свой двор, и под старой липой они наверняка ждут его.
Из-за чего все это началось? Вот ведь удивительно: не из-за чего! Во всяком случае, Костя Пчелкин не давал для конфликта никакого повода. Более того, о компании Мухи он узнал дома из разговора за столом. Конечно, инициатором этого разговора была мать. Так, вроде бы между прочим, она сказала, что во дворе есть компания Мухина, «отбросы общества», добавила мать, собираются они в подъездах, курят, сквернословят, неизвестно какими еще безобразиями занимаются. «Ты, Костик,— было сказано в заключение,— сторонись их». И тот разговор за ужином перекинулся на другие темы. Все это было еще в прошлом году.
Вот тогда только Костя как бы заметил этих ребят, обратил на них внимание: иногда они, человек семь-восемь, собирались у скамейки в сквере, иногда под старой липой, расположившись на пустых ящиках из-под фруктов; зимой местом их сборищ становились подъезды. И верховодил в этой, компании высокий парень — симпатичный, отметил про себя Костя,— блондин с длинными, до плеч волосами, и эта прическа, надо сказать, шла ему. Он был явно старше остальных, звали его Дмитрием Мухиным, в Муху он превращался для двора и «своих пацанов».
И Костя Пчелкин стал обходить стороной мухинскую компанию, совсем не явно, но обходить. Это было моментально замечено. Вначале за его спиной прозвучало несколько реплик, не злобных, но ядовитых,— Костя ответил молчанием. Потом — дело было зимой — в его спину ударился довольно крепкий снежок, Костя лишь на мгновение замедлил шаг и, не оглянувшись, пошел дальше. Следующая акция была уже агрессивной: мимо него на красном мотоцикле пронесся парень и точным ударом ноги выбил у Кости из рук футляр со скрипкой; надо было реагировать, но мотоциклист исчез и поблизости мухинской компании не было. Наконец, как-то возвращаясь домой вечером, Костя обнаружил Муху и «его пацанов» у себя в подъезде.
Они стояли возле батареи напротив лифта. Муха, небрежно спершись о стену, пощипывал струны гитары.
Как только Костя появился, мгновенно смолкли голоса и смех и Костя ощутил вокруг себя враждебную тишину.
Костя нажал кнопку лифта.
Рядом оказался полный крепыш с незажженной сигаретой в руке. Потом Костя узнал его кличку — Дуля.
— Скрипач,— сказал Дуля,— дай прикурить.
— Я не курю.— Костя пытался унять противную дрожь в теле.— И у меня есть имя.
— Скажите, какой интеллигентный,— процедил сквозь зубы Муха.
Остальные громко, грубо засмеялись. Костя физически ощутил именно грубую силу, исходящую от тех, кто стоял за его спиной.
Пришел лифт и спас Костю Пчелкина.
И началось.
Теперь компания Мухи каждый вечер, когда Костя возвращался поздно, ждала его в подъезде, а с приходом весны и тепла — под старой липой. И эти возвращения стали для Кости мукой и испытанием. Нет, его не старались спровоцировать на драку, но Костя понимал: она может вспыхнуть в любой момент. Он не был трусом, но не умел драться, все его существо сопротивлялось насилию, в их компании считалось недостойным решать спор или лидерство физической силой. Впрочем, и Эдик и Кирилл утверждали, что надо быть подготовленным к отпору в критической ситуации. «Пьяни и шпаны,— говорил Эдик,— на наш век хватит».
По мере нарастания конфликта Костю все больше поражала мысль: «За что они меня ненавидят? Что плохого я им сделал?..» Ответа не было, Костя терзался этим обстоятельством, чувствуя, что и в его душе копится ожесточение, которое может стать неуправляемым.
Однажды Костя под липой оказался одновременно с соседкой по лестничной площадке — они вместе вышли из троллейбуса. Соседка невольно увидела «встречу», которую Косте устроила компания Мухи, и, естественно, все было рассказано Костиным родителям. Мать в отчаянии металась по комнатам.
— Я говорила, предупреждала: не связывайся с ними!
— Я и не связывался,— резонно ответил Костя.
— Надо немедленно принимать меры!
— Какие? — спросил глава семейства.
— Я не знаю, какие!
— Так было всегда,— сказал отец.— Дворовые истории. Сложный возраст. И я пока не вижу повода для паники. Успокойся, пожалуйста.
— Меня удивляет твое хладнокровие! Нашему сыну...
— Мама,— перебил Костя,— ну чего ты? Все в норме.
Однако теперь каждый раз, возвращаясь домой поздно, Костя встречал полный тревоги взгляд матери, видел, что отец с облегчением отрывается от чтения газеты или журнала, тоже смотрит на него, из отцовских глаз уходит напряжение, они теплеют.
Был закончен восьмой класс, начались летние каникулы, семейство Пчелкиных переехало на дачу, и дворовый конфликт начал вроде бы забываться.
Но осенью, с сентября, все возобновилось: компания Мухи вечерами аккуратно дожидалась возвращения Кости. Это была травля, продуманная, точно рассчитанная до определенной грани, перейти которую, впрочем, ничего не стоило в любой момент, непредвиденно. Это понимали и мучители и жертва.
Однажды ранней весной Костя после занятий в музыкальной школе возвращался домой. Уже привычно собравшись, внутренне окаменев, он открыл дверь своего подъезда. Бренчала гитара, пахло сигаретным дымом, слышались негромкие голоса. Как всегда, Костю ждали. И вдруг там, у лифта, прозвучал легко и чисто смех девочки.
Костя поднялся по ступенькам. Стало тихо. Все — их было человек семь — смотрели на него. И на него смотрела девочка. Два невидимых луча из ее глаз коснулись сердца Кости. В тот первый день их встречи он запомнил только ее глаза, серые, глубокие, запомнил каштановые волосы, рассыпанные по плечам, и смех, этот призывный, легкий смех... Потом что-то обидное — как всегда — говорили вокруг, смеялись, к Косте подошел Дуля и тоже что-то сказал. Наконец пришел лифт и увез Костю — от нее.
В эту ночь он долго не мог заснуть: неотвязно думал о ней, ворочался, простыня была скомкана, он бегал на кухню пить воду, щеки его пылали.
Стряслось: Константин Пчелкин полюбил.
Гром, ураган, потрясение мировых основ.
Он узнал: ее зовут Леной Макаровой. И все. Больше ему ничего о ней не было известно. Непонятно, необъяснимо: в их классе, в музыкальной школе было много девочек наверняка красивее Лены. Но... она была лучше всех. Стала для него лучше всех в ту первую встречу. И с того вечера он, торопя время, ждал встреч с ними, своими мучителями. Это были встречи с ней, и ради нескольких мгновений, в которые укладывались его свидания с Леной, он смог бы перенести все. Это было свидание взглядов — и только. Он несколько мгновений смотрел на Лену. Она — эти же мгновения — смотрела на Костю. Всегда, казалось ему, серьезно. Иногда тень улыбки мелькала в ее глазах.
Вокруг смеялись, галдели. Подходил Дуля:
— Англичанин, дай рупь. Отдам два.
Они, оказывается, все знали о нем.