– Я? Вот так шутки! Я – переплетчик. Переплетаю книги. Вы могли заметить их в моей лавке… В полиции?
– Вы не назначаете мне свидания, чтобы выдать меня?
– Почему бы я не мог это сделать теперь же?
– Вы один. Вы, может быть, боитесь.
– Хо! Будь это моя профессия, у меня были бы, конечно, средства не выпустить растяпу, бросившегося прямо в лапы ко мне. Но я не профессионал. Упокойтесь.
– Так зачем же вам свидание со мною?
– Потому, что вы меня интересуете и нам надо спокойно побеседовать. Теперь это невозможно, согласитесь. Вы слишком взволнованы. И к тому же я совсем не хочу, чтобы вы тут засиживались. Вы подумали, какому риску я подвергаюсь? А? Вы мне обязаны некоторой благодарностью.
Пораздумав, человек сказал, все еще вполголоса:
– Не предпочтете ли вы деньги?
– Нет, спасибо. Вы очень любезны. Но я в этом деле бескорыстен. Это-то вас и удивляет. Я вам даже больше скажу. Мне всего лишь хочется содействовать вам и впредь. Разумеется, при отсутствии риска.
Он придал тону жесткость:
– Ну живо, говорите, где вы будете в шесть часов.
Тот ответил, поколебавшись:
– Вы знаете улицу Сент-Антуан?
– Улицу? Не предместье?
– Улицу.
– Да. Разумеется. Ну?
– Представляете вы себе тротуар слева, по направлению к Бастилии, между… скажем, улицами Малэр и Тюрэн?
– Постойте… Так хорошо я не знаю этого квартала… Погодите. Да, более или менее представляю себе.
– Это близ церкви св. Павла.
– Да. Помню. И зная названия улиц, я это место найду. Итак?
– Итак, ходите по этому тротуару, начиная с… шести часов без десяти, например.
– Так.
– Между обеими улицами. Взад и вперед, если нужно. Как на прогулке.
– Так.
– Я улучу момент и устрою так, что вы меня заметите. Вам придется только последовать за мной.
– Куда?
– Не знаю. В какое-нибудь кафе… или другое место. Посмотрим.
– Вы уверены, что заметите меня в толпе?
– Рано или поздно – уверен.
– Вы знаете, что в этот час будет темно?
– Знаю. Но там много магазинов. Освещение будет вполне достаточное.
– Хорошо. Вы говорите – тротуар слева между…?
– Улицами Малэр и Тюрен. Вам надо только помнить, что это против церкви.
– Отлично.
Человек испустил скорбный вздох. Затем обнаружил желание уйти.
– Послушайте, – сказал Кинэт, – я не думаю, чтобы кто-нибудь видел, как вы сюда вошли. Но осторожность вам не повредит. Я приготовлю вам довольно толстый сверток, куда положу все равно что… Вы постараетесь иметь такой вид, словно идете по делу. Даже вот что: нельзя знать, на случай, если бы вас кто-нибудь остановил…
Он повел его в лавку; продолжал, шаря вокруг себя:
– Это вам помогло бы отвести подозрения… Да, но я собирался положить туда старые куски картона… Это не годится… Надо сделать так, чтобы никаких не возникло сомнений, если бы вам пришлось развернуть пакет. Я вам заверну настоящие книжки, поврежденные экземпляры, которые у меня там и сям лежат в шкафу. Вы видите, что я вам доверяю. Они все же представляют собой некоторую ценность. Дайте подумать. Вы мне их принесите сегодня вечером.
– Вы думаете?
– Вы боитесь, что они вас будут стеснять?
Он собирал книги, составлял из них правильной формы пакет.
– А пусть бы и стесняли немного! Зато человек с таким пакетом, в руках имеет вид занятого делом прохожего… Никто не обращает на него внимания, напротив. Да и для меня это лучше. Если бы меня сегодня вечером увидели с вами, я все же мог бы затем утверждать, что лично вас не знаю, а купил у вас книги, которые вы собрали у букинистов или на ярмарке, и что я намерен был их переплести, а потом перепродать заказчикам или кабинетам для чтения. Вам только пришлось бы не опровергать моих показаний.
Книги завернуты были в зеленую бумагу и перевязаны.
– Держите их под мышкой.
Человек взял сверток, направился к двери и чуть было не протянул переплетчику свободную руку, но опомнился.
– Итак, до вечера, бесповоротно,- сказал ему Кинэт с ударением. – Принесите пакет. Он прежде всего поможет мне вас узнать. И вообще это будет лучше со всех точек зрения… Идите уверенным шагом.
Закрыв дверь и оставшись один, переплетчик почувствовал себя так, словно до этой минуты вся его жизнь была не в счет. Все в ней было пошло и скучно. Даже его изобретения показались ему серыми. Однорельсовая железная дорога? Нечто вроде забавы тюремного узника. Существовали, несомненно, другие занятия для духа изобретательности, для творческой фантазии. Они ему еще только мерещились, но в богатой посулами, ослепительной перспективе.
Он пошел в кухню. Дверь в нее оставалась открытой. Следы крови все еще виднелись на ее фарфоровой ручке.
В кухне первой вещью, бросившейся ему в глаза, была лежавшая в углу стола тряпка, которой пользовался незнакомец, замывая пятна на одежде. Цвет ее сделался грязно-серым, чуть рыжеватым, грязь и мыло пропитали ее гораздо больше крови.