— Угрозами!.. Подумаешь! Как будто вы не грозили мне сегодня утром.
— Послушайте. Я — человек слова. Если я даю вам слово не выдавать вас, то пусть бы я сто раз был прикосновенен к полиции, как вы говорите, я бы вас все-таки не выдал. Напротив, я помог бы вам спастись. Поняли?
Незнакомец смотрел на него, немного опешив. Кинэт продолжал:
— Допустите такое положение: некто, причастный к полиции, и даже к высшим полицейским сферам, позволяет себе прихоть. В лапы к нему попадает несчастный малый, только что наглупивший. Вместо того, чтобы растерзать его, он оказывает ему покровительство. Но взамен он требует полного доверия. Это вполне естественно. Я прибегнул к сравнению, чтобы вы меня поняли.
Незнакомец, морща лоб, старался его понять.
— Не ломайте себе головы. Говорю вам — доверьтесь мне, вы об этом не пожалеете.
— Одной вещи я все-таки не понимаю.
— Какой?
— Зачем?
— Да ведь я жду от вас подробного рассказа обо всем, что произошло до вашего прихода ко мне сегодня утром. Вы слышите: подробного.
Кинэт заговорил повелительно. Глядел незнакомцу прямо в глаза.
Старался привести в действие незримую энергию, будучи уверен, что его организм вырабатывает новые ее количества с недавнего времени.
Тот ответил вяло:
— Вы так любопытны? Так прочтите это в газетах, как вы утром собирались поступить. Там об этом должно быть.
— Там об этом еще нет ничего.
— Вы уверены?
Он произнес эти последние слова таким двусмысленно-насмешливым тоном, что Кинэт смутился. «Я, может быть, невнимательно просмотрел газету или не ту газету купил, или не понял, когда читал, что речь идет о нем. Нет, не может быть».
Этой короткой паузы достаточно было, чтобы лишить Кинэта преимущества, достигнутого им, духовной власти над собеседником.
Он достал газету из кармана и резко сказал:
— Если есть, покажите.
При виде газеты усмешка исчезла на лице у незнакомца, оно омрачилось, даже стало, как будто, встревоженным.
— Хорошо, хорошо, — произнес он, отталкивая газету.
Затем, нахмурив брови, почти грубо продолжал:
— Все это вздор. Я решил придти сегодня вечером, потому что вы на этом настаивали и потому что оказали мне услугу. Ну, и довольно. Я принес ваши книжки. Я даже не развернул пакета. Теперь оставьте меня в покое. У меня есть другие заботы, сами понимаете. Я с вами прощаюсь и благодарю вас, вот и все.
Но он не решался смотреть на Кинэта. Он бросал эти фразы отрывисто, стараясь говорить очень решительным тоном.
Веки у него учащенно бились над серыми глазами. В мешках под ними словно собиралось и разливалось раздражение, струившееся из зрачков.
По другую сторону перегородки продолжался разговор на еврейском языке. Кинэт обернулся, чтобы удостовериться, что никто на них не обращает внимания; убедился, что в задней зале нет никакой подозрительной двери или щели; затем произнес очень тихо:
— Вы считаете несомненным, что жертва умерла?
Человек вздрогнул, взглянул Кинэту в лицо, затем, пожав плечами, подпер щеку рукой. Переплетчик продолжал:
— Соседи, по-вашему, ничего не могли услышать?
— Соседи? Какие соседи?
Кинэт почувствовал, как шатается, валится сложившаяся у него в голове картина: квартирка окнами во двор, в четвертом этаже.
Он сделал усилие, чтобы освободиться от всякой предвзятой идеи и не упустить чего-либо, готового, быть может, сорваться с губ незнакомца. Но как направлять свои собственные вопросы или даже как формулировать их без каких-либо образов в мозгу — места, действия, участников? Он продолжал:
— Какие? Я как раз и спрашиваю вас, какие, по-вашему, соседи могли что-либо услышать в тот или другой момент?
Человек как будто призадумался, потом ответил:
— Надо, прежде всего, чтобы были соседи.
Что хотел он этим сказать? В представлениях Кинэта «происшествие» убегало из квартала, куда он его поместил, и даже из Парижа, переселялось в какое-то пустынное место с полями и деревьями. Но все остальное становилось непостижимым. Человек, совершивший преступление в пригороде, не бежит к переплетчику в Вожирар смыть кровь со своих рук.
— Бросьте, бросьте! — сказал он. — Полно шутки шутить.
Он усилил только что им усвоенный тон: тон человека, знающего больше, чем он говорит, и задающего вопросы не столько для того, чтобы вырвать тайну у собеседника, сколько для проверки собственных сведений или установления какой-нибудь подробности. Он прибавил, с таким выражением, с каким бросают волнующий намек:
— Соседи! Соседи есть всегда.
Незнакомец на него взглянул с большей тревогой в глазах.