Едва лишь он очутился в коридоре, ему пришло на ум, что тот, боясь мести, не решится, пожалуй, прийти на площадь Отель-де-Виль и, окончательно потеряв голову, побежит куда глаза глядят. Если бы его арестовали, Кинэт был бы, несомненно, скомпрометирован. Он вернулся:
— На средней площадке перед Отель-де-Вилем, не так ли? Через пять минут, не позже… Что? Вам стыдно? По счастью, я добрее вас.
— Вы меня не выдадите, чтобы проучить?
— Для этого я слишком ненавижу полицию. Пожелай я вас проучить, я сам бы взялся за это. Но я надеюсь, что это не повторится.
Тот смотрел на него с тревожной покорностью собаки, которую не совсем простили.
XXII
ДАМА В АВТОБУСЕ
Выходя из мастерской, Вазэм ощупывал в кармане монеты, которые получил на водку от выигравших товарищей: около четырех франков пятидесяти сантимов. Один Пекле подарил ему два франка. Правда, поставив на Ларипетту пятнадцать франков, Пекле выиграл чистых двадцать семь.
Голова у Вазэма полна приятных мыслей. Встреча с Хаверкампом открыла перед ним широкие перспективы. Он к ним скоро вернется, когда будет обсуждать это дело с дядей. В данный же миг его восхищает то, что он вообще как бы получил только что гарантию на будущее и ощутимое доказательство благосклонности со стороны счастья. Молодой человек, к которому обращается солидный господин с целью дать ему ответственное поручение, а затем угостить его в кафе и предложить ему участие в своем деле, — это человек с привлекательной наружностью, который не до скончания века будет маляром.
Ему хотелось отпраздновать свою удачу и разом истратить свои 4 франка 50. Начал он с того, что купил пачку папирос высшего сорта, за 80 сантимов. Но уже собираясь закурить одну из них, он решил, что папироса, даже высшего сорта, не слишком ярко выделяется на будничном фоне жизни, и выбрал себе сигару за 15 сантимов. Он опять подошел к зажигательному прибору. Но в тот же миг подумал, что до обеда его стошнит от сигары, что лучше покамест удовольствоваться папиросой. Сигару он выкурит после обеда, при разговоре с дядей.
Выйдя из табачного магазина, он спросил себя, не выпить ли ему рюмку в кафе, не поехать ли домой в такси и не сделать ли того и другого. Но кафе поблизости показались ему слишком скромными. Чтобы найти более подходящее, пришлось бы отправиться на бульвары, и это слишком бы его задержало. Что касается такси, то это удовольствие, когда едешь один, имеет тот недостаток, что вкушаешь его без свидетелей. У прохожих есть свои заботы, и они не смотрят на тебя. Правда, приятно подкатить к подъезду, изумить хозяина фруктовой лавки и швейцара. Но такой эффект был бы преждевременным. Он оправдывается, когда подчеркивает уже совершившуюся перемену в положении. С простой надеждой он не согласуется. Если завтра торговец фруктами и швейцар узнают, что молодой человек из третьего этажа по-прежнему работает на улице Монмартр в качестве мазилки, то пожмут плечами, вспомнив про вчерашнее такси, и назовут Ваээма шалопаем.
В этот миг он увидел приближавшийся автобус маршрута J, шедший на Монмартр, и решил в него сесть. Остановка была в двух шагах.
Впрочем, автобусы, незадолго до того появившиеся и немногочисленные, пользовались еще престижем. Ваээм их любил. Им он был обязан почти всем своим практическим знакомством с автомобилем. Чтение руководства становится гораздо живее, когда знаешь шум перемены скорости, страшную вибрацию запускаемого двигателя, толчки при торможении, запах отходящих газов.
Сообразно с обстоятельствами Вазэм пренебрег империалом. Ему пришлось поэтому пожертвовать папиросой. Но он знал, что внутри найдет более избранное и в большинстве своем дамское общество, то есть более соответствующее его намерению пофорсить и окраске его мыслей, хотя в этот час уличного оживления случалось и скромным труженикам находиться среди пассажиров первого класса, за отсутствием мест на империале.
Автобусы маршрута J еще не знали системы участков, введенной за три года до того на линиях конной тяги. Проезд стоил шесть су в первом классе. Ваээм приготовил монету в десять су и обсудил вопрос, не следовало ли бы обратить на себя внимание, дав кондуктору два су на водку. Он наблюдал несколько раз, как это делали пожилые люди, в частности — старые дамы, просившие кондуктора указать им остановку и помочь сойти. Будет ли такой жест понят со стороны подвижного молодого человека, хотя бы и публикой первого класса? Вазэм не хотел показаться смешным. Как и у самых смелых людей, у него тоже были зоны робости. Они простирались вообще на все те поступки, которые он предполагал подчиненными некоему кодексу, ему неизвестному. Но когда он, правильно или ошибочно, считал, что знает «правила», то ни на миг не сомневался в своем поведении и поражал людей апломбом.