Георгий слушал отца, затаив дыхание.
— Никакие теории не в силах внушить ребенку понятие о долге. Но я жил у тебя на глазах, и ты мог сам решить, надо ли следовать живому примеру. Теперь я вижу, что ты достоин своих благородных предков.
Георгий бросился к отцу, целовал ему руки, обнимал его.
На глазах у обоих светились слезы.
— Тебе известно, что творится на Руси. По Малоконску ходят слухи, будто я назначаюсь товарищем министра. Мне, правда, предложили этот пост, но я его не приму.
— Значит, останешься губернатором?
— Нет, выхожу в отставку. Я верноподданный, а не лакей. От меня из Петербурга требуют уступок и послаблений, тогда как спасти Россию можно только неумолимой строгостью.
Николай Аркадьич встал и обнял Георгия. Они прошлись по пустынным комнатам.
— На этих днях мы переедем в Ахматовку. Будем охотиться, хозяйничать. Пороемся в архиве и в портретной, разберем библиотеку. А теперь покойной ночи. Христос с тобой.
Придя к себе, Георгий медлил раздеться. Каждый вечер перед сном читал он Евангелие; сегодня ему открылась глава двадцать первая от Луки.
«И так бодрствуйте на всякое время и молитесь да сподобитесь избежать всех будущих бедствий и предстать пред Сына Человеческаго».
В углу зашуршало. Георгий прислушался Снова шорох.
Что это? За портьерой чья-то тень.
— Не бойтесь, это я.
Как черный лебедь, вышла из-за портьеры стройная девушка.
— Роза Абрамовна, как вы сюда попали?
— Не скажу.
Внезапная мысль пролетела в уме Георгия.
— Это вы посылали мне записки?
— Ну, конечно, я. Слушайте, Ахматов. Я вас люблю. Когда я увидала вас в первый раз на концерте, я задохнулась, у меня голова вскружилась, я всю ночь не могла заснуть, принимала капли. Раз на катке вы потеряли перчатку, я подняла ее и ночью кладу с собой. Ахматов, слушайте, я выхожу за Исакера и завтра еду в Одессу.
Роза опустилась на колени.
— Слушайте, Ахматов. Бежим со мной.
— Куда?
— В Америку. Сейчас, сию минуту. Все мои деньги здесь, не бойтесь.
— Вы больны.
— Ахматов, слушайте. Я хочу быть вашей. Возьмите меня.
— Это невозможно.
— Почему?
— Я никогда… вы понимаете… и потом…
— Да, да, да. Я так и знала. За это и люблю. У, какой красивый, сильный! И что ты со мной делаешь?
Роза припала к ногам Ахматова.
— Успокойтесь, Роза Абрамовна. Я никому не могу принадлежать, я люблю другую.
Агатовые глаза пылали.
— Слушайте Ахматов в последний раз, а то будет поздно. Едем со мною, я вас спасу.
— От чего вы хотите спасти меня?
— О, я не могу сказать. Если со мной не хотите, езжайте с вашим отцом. Только скорей, скорей!
Георгию показалось, что он слушает безумный бред.
— Роза, пойдемте, я провожу вас.
— Ахматов, вы верите в Бога?
— Конечно.
— А я не верю.
— Как же вы живете?
— Я верю в чистый разум и в цианистый калий. Недаром я выросла в аптеке.
Чудесное утро. Над Малоконском плывет благовест, вьются флаги. Грачи кричат в городском саду. В соборе молебен.
С правого клироса видит Георгий давно знакомые лица. Впереди на красном сукне Николай Аркадьич в раззолоченном мундире. Подле сутулого вице-губернатора бравый усач-полицеймейстер. Вот розовый генерал фон Клодт в сахарно-белых эполетах, рыжий жандармский полковник, толстяк-предводитель, смуглый прокурор, офицеры в белых перчатках, чиновники при шпагах и с треуголками. У левого клироса дамы — Анна Петровна, генеральша, предводительша, жены чиновников и офицеров, нарядные купчихи, скромные попадьи. Сзади лавочники, мещане, мальчишки. За свечным ларем лысый ктитор-миллионер. На амвоне два архиерея, архимандрит, протопопы в камилавках. Огромный кудрявый протодьякон занес орарь:
— О, пособите, и покорите под нози их всякого врага и супостата.
Бархатистый бас утонул в серебряном разливе хора.
Георгий вышел: ему нездоровилось. Дома он сел у окна и задремал. И видит: вот он венчается с Линой в ахматовской церкви у праха предков. Мерещатся океаны необозримых полей. И немой деревенский вечер. Они гуляют в парке.