Это не заняло и секунды. Липеску как раз кончил говорить и ожидал следующего вопроса. Но девятнадцатого вопроса не было. На груди робота отъехала в сторону плита обшивки, из отверстия вырвалось что-то вроде сверкающего бича, который, щелкнув Липеску по корпусу, рассек его пополам.
Потом бич исчез.
Торс Липеску покатился по камням. Массивные ноги несколько секунд нелепо стояли. Потом колени подогнулись, один из башмаков скафандра судорожно процарапал грунт. Больше огромное тело не двигалось.
В безмолвном звездолете дрожал прикованный ужасом к креслу Больцано.
Он чувствовал, как кровь стынет в его жилах. Но страшнее всего было непонимание. Что же произошло?
Липеску ответил правильно на все вопросы, но робот убил его. Почему?
Неужели тот запутался в теореме Пифагора? Нет… Больцано слышал: ответ был идеальный, как и семнадцать предыдущих. Или просто страж был плохим игроком? Он был разозлен своим проигрышем? Сошел с ума? Что за логика у этого робота?
Больцано сидел в полной прострации. Страх и голос здравого смысла звали его домой. Но был еще и зов сокровища, который толкал его навстречу опасности по следу Липеску. Словно песня сирен, этот зов притягивал его к мертвой планете.
"Должен же существовать какой-то способ, чтобы принудить его к послушанию! – думал маленький человек, ведя звездолет над равниной. – Этот способ наверняка должен существовать. Компьютер не позволил Липеску одержать победу над Стражем. Каждый из тех, чьи останки лежали сейчас внизу под багровым солнцем, в свое время ошибся, отвечая на вопросы робота. Липеску погиб, дав правильные ответы. Он не совершил ни одной оплошности, но умер. Теорема Пифагора непреложна, едина для любой логики.
Так в чем же тут дело?"
Больцано глубоко задумался.
Тяжело шагая, он приближался к Сокровищнице. Ноги его, словно налитые свинцом, шли неохотно, но зарождавшаяся в голове мысль гнала его вперед, навстречу опасности. Спасти его могла только острота ума, изощренного в плутовстве. Там, где пасовал интеллект, может восторжествовать хитрость, особенно замешанная на алчности и отчаянии. Больцано всегда считал себя достойным потомком Одиссея.
Так он добрался до робота. Земля вокруг была устлана костями его предшественников, неподалеку в луже замерзшей крови лежала верхняя половина Липеску. Компьютер, целый и невредимый, все еще был зажат в окоченевших руках трупа. Но Больцано никак не мог заставить себя нагнуться за матовым стальным шаром. Что ж, он обойдется без компьютера!
Собрав всю храбрость, маленький человечек крикнул открыто игнорировавшему его Стражу:
– Эй ты! Отойди! Хозяин сокровищ пришел за тем, что ему принадлежит!
– Сначала приобрети на него право! – последовал ответ.
– Что я должен сделать?
– Показать истину, – ответил робот, – открыть глубинный смысл. Уметь интерпретировать.
– Я жду… – с деланной бесстрастностью сказал Больцано.
И тогда Страж задал первый вопрос:
– Как называется выделение надпочечных желез у позвоночных?
Больцано раздумывал. Об этом он не имел ни малейшего понятия.
Компьютер, который мог бы подсказать ему ответ, остался на трупе его товарища. Робот ждал ответа. Но хотел ли он услышать очередную цитату, вроде тех, какими отвечал ему Липеску? Ответ таился в судьбе Липеску.
– Жаба в луже, – взвизгнул Больцано, холодея от собственной наглости, – квакает лазурно… Вот!
Наступила тишина. Больцано глядел на робота, ожидая появления сверкающего бича и скорой смерти. Но вместо этого Страж задал ему второй вопрос:
– Процитируй третий, десятый, двадцать третий и тридцать пятый параграфы из тридцати восьми, входящих в кодекс колонистов, принятый ими во время гражданской войны на Вандервере-9!
Больцано лихорадочно думал. Робот-страж принадлежал к другому миру.
Его построили нечеловеческие руки. Какова же была логика его творца?
Почитал ли тот превыше всего знания, собирал ли факты ради фактов? А может, он считал, что четкое определение не имеет никакой ценности, а глубина знаний не зависит от логики? Липеску уважал логику – и где он сейчас, этот Липеску?
– Чистейшее терпение, – провозгласил Больцано, – невыразимо и освежающе…
– Воины Одо Набугано осадили монастырь Квайсен 3 апреля 1582 года.
Какие мудрые слова сказал в этот день аббат?
На этот раз авантюрист ответил без задержки:
– Одиннадцать, сорок один, слон… толстый.
Последнее слово вырвалось у него помимо воли. Это было слишком логично: слон – толстый. Непоправимая ошибка! Однако казалось, робот ничего не заметил. Его голос только звучал сильнее и выразительнее: