Но это реальность моего мира, а здесь пошли новости советского села. Рассказ о ходе подготовки к посевной взволновал меня мало, и я продолжил обход владений. Расхаживая по дорожкам, знакомству овчарки с территорией не препятствовал. Новый забор пованивал свежей краской, поэтому Мальчик особенно к нему и не приближалась. Обойдя периметр, она уделила внимание постройкам — заглянула в раскрытые двери сарая, курятника и летней кухни. И потом уставилась на меня. В глазах ее читался немой вопрос: «Это что, всё наше?».
— Да, Мальчик, — сказал я. — Теперь ты здесь хозяйка. Всех впускать, никого не выпускать. Кроме своих, конечно. А своих ты знаешь.
Рекс, который скулил с той стороны забора, считался своим. Пришлось его впустить, иначе не отстанет. Для этого в забор, отделяющий участок Антона, была вмонтирована дощатая дверь с кодовым замком. И когда шабашники ваяли круговую китайскую стену, волкодав на этом участке бывал не раз. Так что теперь его интересовало общение с Мальчиком. От радостного предвкушения Рекс молотил хвостом так, что пыль столбом стояла. Однако хитрый план по налаживанию отношений разрушил громкий стук в ворота.
— Хозяева, есть кто дома? — не своим голосом заорал кто-то с той стороны.
Очень похоже, что голос этот принадлежал нашему участковому, капитану Иванченко.
Ага, явился не запылился, белены объелся. «Открывай, сова, медведь пришел!». Сплошной забор с высокими воротами не позволял прохожим заглянуть во двор. И от внимания соседей тоже ограждал, ибо нечего. В наших реалиях ранжир выглядит просто: чем выше забор, тем круче хозяин.
Обиженный поломкой своих планов Рекс оглушительно гавкнул. Причем рявкнул так, что овчарка прижала уши. Ее раздражение показалось мне понятным — хозяин здесь, рядом стоит. Чего орать, спрашивается?
Тем временем я достал телефон.
— Вера, не спишь? Впрочем, неважно. Быстро хватай папку с документами, и мигом сюда!
— Чего так? — прошамкала она, не прекращая индифферентно хрустеть. Видимо, занималась пробой соленого огурца, тысячного по счету.
— Участкового принесло, — прошипел я с досадой. — Концепция не изменилась, будешь ублажать. Чем ты там хрустишь?
— Арбузик моченый. Соленый в меру — класс!
Хм. Арбуз не огурец, тысячным быть не может. Скорее всего, сотый.
— В дом не веди, спрячусь там, — буркнул я, завершая разговор.
— Понял, не дурак, — Вера продолжала хрустеть. — Уже бегу, пять сек.
По правилам местного общежития серьезный забор должен внушать, и он внушал. Только не участковому — тот снова забарабанил. Задержавшись на пороге веранды, я тихим голосом добавил уже для собак:
— Пограничный пес Рекс, охраняешь калитку. Мальчик, на порог дома никого не пускать, граница на замке. Гостей не трогать, и не орать мне здесь!
Внутри мои хоромы выглядели стандартно: зал на два окна и три спаленки по окну на койку. Обстановка радовала глаз, поскольку от Антона я перетащил всю старую мебель, шторы, занавески и половики, а им купил все новое. Старую посуду тоже забрал. И теперь будто окунулся в юность — все вокруг родное и привычное. Оказывается, память цепкая штука. Даже паутину под потолком, что белела в углу коридора, сметать не стал. Наоборот, прикрепил к стене лист бумаги с грозным объявлением: «Руки прочь! Паучиха Паулина охраняется Красной Книгой! Можно кормить мухами и комарами».
С веранды уходить не стал — спрятавшись за оконной занавеской, собрался подслушать разговор. Тем временем Вера распахнула калитку, встроенную в ворота.
— Здрасте, дядь Гриш, — доложилась она. — Хозяева дома есть, это я.
Девчонка прямо-таки лучилась спокойствием и невозмутимостью. И, кажется, транслировала эту волну на Иванченко.
— Верочка? — удивленно пробасил участковый. — А я грешным делом думал, что дом Сухаревых купила бабушка твоя, Степанида Егоровна. Хм, вот оно как… Ты же тоже Радина.
— Пока Радина, — не стала спорить Вера.
— Спокойно, Григорий Захарович, — помогая девчонке с внушением, прошептал я. Ей напрягаться нельзя, а мне ничего не мешает «накачивать» это самое спокойствие изо всех сил. — У тебя, Гриша, всё отлично, никаких проблем нет. Всё просто замечательно, настроение прекрасное…