— Они все с винтовками. А ребята притащили пулемет немецкий…
Подбежала медицинская сестра Аля.
— Товарищ командир, — обратилась она к Янкову, — тяжелораненые отправлены в госпиталь, а семь человек с легкими ранами хотят встать в строй.
— Пока без них обойдемся, — прогудел Янков. — Впрочем, подготовьте их. На случай… Пойдут к лейтенанту Гуськову.
— Есть! — Аля скрылась за деревьями.
Вместе с Янковым мы вышли на опушку леса, ползком через мелкий кустарник и сухой вереск добрались до пулемета. Огневая позиция была тщательно замаскирована и старательно окопана.
Снайпер Игорь Карасев резал на части кочан капусты.
— Пожалуйста, товарищи командиры, кушать с нами. У нас сегодня на первое и второе капуста, в желудке не будет пусто.
Откуда-то сверху раздался голос:
— Игорь, нас не забудь. Хоть кочерыжку…
— Ладно! — крикнул Карасев вверх… — Для вас у меня особливое блюдо — морковью угощать буду.
— То наши наблюдатели и «кукушки», — пояснил Янков. — Бьют без промаха, а главное без шума.
Я вспомнил, что штаб направил для снайперов прибор, который поглощал звук выстрела.
— Выйдут фашисты на опушку, смотрят — ни с того ни с сего кто-то из них падает, — довольный рассказывал Янков. — Только подбегут к нему узнать, в чем дело еще два-три ложатся. Федька вон за день шестерых уложил.
— Да мы и сегодня не спали, — ответил начальник штаба Холявин. И он показал нам рукой в сторону обширной поляны.
— Видите, сколько их на отдыхе.
Я посмотрел в бинокль и разглядел на поляне темнеющие бугорки.
— Пятнадцать фашистов! — уточнил Холявин.
Ночью подошло подкрепление: два свежих отряда, артбатарея. На рассвете партизаны пошли в атаку и дрались четыре часа. Наконец, гитлеровцы не выдержали, бросили две автоматические пушки, подбитую бронемашину…
Я распрощался с буденовцами и к 12 часам был в штабе бригады «За Родину». Командир бригады Григорий Харитонович Ткаченко доложил, что вернулся с боевого задания отряд имени Калинина.
— Захватили ценные документы, богатые трофеи и привезли пленных…
Мы идем к партизанам, чтобы узнать подробности боя.
У партизанских землянок, несколько поодаль от группы военнопленных из 108-й венгерской бригады, стояли три солдата в черных шинелях со свастикой на рукавах.
— Это борзая тройка! — сказал нам командир отряда Голыбин. — Из Мюнхена, баварцы…
Фашисты были чисто выбриты, подтянуты.
— Где вы их подхватили?
— На шоссе Брасово — Стобово, — начал Голыбин скороговоркой. — За селом Николаевским мы разобрали деревянный мост и устроили засаду. Беспрестанно шел дождик.
Промокли до костей. Мы с комиссаром хотели уже снимать засаду, думали, что в такую погоду фашистов не будет, как вдруг услышали — едут. Мы ждали обоз, а на большаке показались четыре грузовых автомашины. В кузовах на ящиках и мешках — человек двадцать. Едут и песню орут. У разобранного мостика шофер первой машины резко затормозил, да так, что машины, ехавшие сзади, друг другу борта поцеловали. Мы открыли огонь, фашисты успели скатиться в овраг, бежать пытались, да не тут-то было: наши ребята перехватили.
Из землянки вышел начальник оперчекистского отдела Николай Лазунов, поздоровался.
— Мы перевели их документы, — доложил он. — Вот тот, толстяк справа, Ганс — сын мясника, эсэсовец.
— Это видно по роже! — съязвил Григорий Иванович Новиков.
— Второй, с длинными усами, — Фриц, сын помещика. А третий, плюгавый, — Курт, сын офицера… Все трое легко ранены.
— Допросите пленных, но перед этим окажите, медпомощь, — сказал я Лазунову.
Пленные дали важные сведения о воинских эшелонах на станциях Брянск II и Карачев. Когда мне доложили об этом, я решил сам поговорить с ними. Меня встретил начальник госпиталя военврач II ранга Эйдлин.
— Эсэсовцев поместил отдельно, — сказал он. — А перевязку им сделал военнопленный врач Штефан.
Позвали Штефана. Он сказал, что Фриц до 1940 года служил в министерстве иностранных дел Германии, свободно говорит по-русски.
Фриц лежал с закрытыми глазами, стонал и дрожал, словно его била лихорадка.
— Что вы? — спросил его Штефан.
Не открывая глаз, он спросил по-русски: скоро ли партизаны будут сжигать его на костре?
Услышав наш смех, Фриц повернул голову и открыл серые стеклянные глаза.
— Гитлер — кривая свинья. Он виноват, его палить надо на костре, а не нас. — И, сжав кулаки, он стал бить себя по голове.
Фриц тут же ответил на все наши вопросы. Мы узнали о движении в сторону Курска более 500 автомашин с частями и техникой, о размещении штабов трех воинских соединений, о местонахождении складов с оружием, авиабомбами, горючим.