Три фашистских самолета отделились от девятки и спустились так низко, что мы увидели их опознавательные знаки. Самолеты открыли пулеметный огонь по двигающемуся по дороге обозу и нашему «газику», делая разворот за разворотом. Мы выпрыгнули из машины и залегли в кювете.
Когда самолеты ушли, гитлеровцы начали артиллерийский обстрел дымящихся сел. Хотя солнце стояло в зените, казалось, что наступила ночь.
Скаты нашей машины оказались пробитыми, и мы продолжали продвигаться на дисках. Самолеты еще раз сделали заход, но мы уже не вышли из машины. О том, что нас может скосить самолет пулеметной очередью, уже не думалось. Перед глазами стояло лишь пожарище, обхватившее родные села.
3 октября гитлеровцы овладели городом Орлом, а к 5 октября нависла угроза над Брянском. Наши части отходили на Хвостовичи, Негино. В это время мне позвонили из штаба фронта.
— С вами будет говорить заместитель командующего фронтом генерал Ермаков, — послышалось в трубке.
Генерал поздоровался и сказал, что нашей опергруппе надлежит двигаться на Хвостовичи с эшелонами 260 сд.
— Не успею, товарищ генерал, — ответил я и доложил обстановку, которая делала невозможным выполнить этот приказ.
Выслушав меня, Ермаков не сразу произнес те слова, которые решили дальнейшую судьбу опергруппы и мою собственную.
— Вот что, Емлютин! — наконец зазвучал его голос. — Тогда оставайся с опергруппой в тылу. Действуй так, как договаривались, как подскажет тебе партийная совесть. Стой насмерть, Емлютин!..
— Буду стоять, товарищ генерал! — ответил я, а у самого защемило в горле.
Не без волнения я достал заранее переданное мне удостоверение, отпечатанное на шелковом полотне. Оно было подписано заместителем командующего, членом Военного Совета фронта. Я еще раз прочел его, хотя уже знал текст на память. Мне поручалось создавать на оккупированной территории партизанские отряды и руководить их действиями. Все командиры партизанских отрядов обязаны беспрекословно выполнять мои указания, а граждане — оказывать всяческую помощь.
Сумею ли я оправдать такое доверие?.. Но раздумывать было некогда. Нужно было только действовать.
В комнату вошли комиссар Петренко и мой помощник по оперативной части чекист Емельянов.
Я сказал им о только что полученном распоряжении штаба фронта.
— Значит, партизанить? В полном смысле этого слова? — спросил Емельянов.
— Да.
— Наконец-то! Эх, сохранились бы все наши люди, которых мы перебросили! Ведь это сила, цемент!..
— Найдем их, — проговорил Петренко. — И они нас найдут. Ну что ж, братцы, партия нас послала, перед партией нам и ответ держать. Не будем забывать этого…
Мы взглянули друг на друга, протянули руки.
— Насмерть стоять!
6 октября в штаб опергруппы вбежал порученец Петр Скрипкин и доложил:
— Товарищ начальник! Фашисты открыли шквальный огонь по Выгоничам! Горит Козловка!..
Мы выбежали. Гигантские факелы и черные дымы стояли над горизонтом.
— В разведку! Готовьтесь! — распорядился я. Но выехать сразу не пришлось. Навстречу нам шел чекист Володя Морозов, осуществлявший переброску разведчиков за линию фронта.
— Наши отходят! За Десну! — сказал он.
— Разведчики переброшены? — спросил я.
— Удачно. Потерь нет!
— Ну, теперь за новые дела! — сказал я.
В штабе опергруппы мы обсудили план дальнейших действий, наметили пункты сбора в лесу, определили маршруты выхода в тыл врага.
Оружие и боеприпасы погрузили в машину. Через час я уже был на пути к Трубчевску. Когда подъезжал к городу, стало совсем темно. Над горизонтом, в стороне Почепа, бушевало багровое зарево.
В Трубчевске я нашел секретарей райкома Бондаренко и Бурляева. Они с группой актива готовились к выходу в лес, в партизанский отряд. Обговорили с ними способы связи, пароль.
Утром с 3-м эшелоном 13-й армии штаб опергруппы выехал за Десну. Шел дождь, мелкий, холодный, и все продрогли до костей. У переправы на Десне создалась пробка, а вдали уже нарастал рокот моторов. Из санитарной машины, затертой возле моста, вышел военврач 3-го ранга, бледный, с рукой на перевязи. Осмотревшись, он отрывисто трижды скомандовал: «Воздух!» и выбросил на длинном шесте флаг Красного Креста.
Из-за леса на переправу шли три фашистских самолета. Они ложились по курсу движения обоза. Солдаты быстро сошли с дороги, а старики, женщины и дети бросились в кюветы. Самолеты открыли пулеметный огонь, а по переправе начала бить армейская артиллерия. Санитарная машина задымила, послышались крики.