Выбрать главу

Все готово, вот уже партизаны отходят к лесу. Но гитлеровцы возобновили сопротивление, все ближе подступают к мосту, ведут яростный огонь. Наконец-то оглушительный взрыв! Багровое пламя осветило лес. И все увидели, как провис мост. На верхних сваях его горели брусья и настил.

* * *

Штаб соединения и оперативно-чекистский отдел разработали план проведения другой операции, которой было дано кодовое название «рельсовая война».

В ночь на 22 мая 1942 года семь партизанских отрядов, около тысячи человек, вышли к железнодорожной магистрали Брянск — Гомель. Еще двести человек пришли из Выгоничского и Трубчевского районов с топорами и вилами, чтобы помочь партизанам.

Семь с половиной километров разрушенного железнодорожного пути, четыре с половиной километра уничтоженных проводов телеграфно-телефонной связи — такой был итог этой ночной операции, положившей начало «рельсовой войне».

А в 1943 году Центральный штаб партизанского движения разработал операцию по одновременному разрушению железных дорог в тылу врага. Эта операция называлась «Концерт». В ночь на 22 июля орловские партизаны на участке Брянск — хутор Михайловский взорвали 1013 рельсов, а на участке Навля — Комаричи — 1119 рельсов. Это была существенная помощь нашим войскам на Орловско-Курской дуге. В операцию «Концерт» внесли свой вклад и наши соседи — отряды Клетнянских лесов.

Вражеские дивизии группы «Центр» все больше испытывали наши удары. Война в тылу самых оснащенных гитлеровских армий была фактом.

ЯША БУГАЕВ

Узкая дорога по заваленному валежником темному сосновому бору вела к штабу партизанской бригады имени Чапаева. Шел дождь, такой, как бывает в мае: крупный, редкий, каждая капля с Ягодину. И дул ветер: молодые деревья качались из стороны в сторону, придорожные лужи рябили.

Наша повозка с боеприпасами громыхала на узловатых обнаженных корнях, у Гнилого ручья на глубоко прорезанной колее застряла, а тут еще переднее колесо развалилось.

Возница, седобородый партизан Савелий, весь мокрый, забрызганный грязью, брюзжал:

— Говаривал я Прошке, не вали столько поклажи! Не чурки же сосновые. Не послушался, бестия. Три версты еще! А беда-то какая! Ну, погоди ты у меня! — Савелий набил трубку самосадом с примесью ольхового листа. Попыхивая трубкой, он пытался обухом топора взбить на место спицы и на обод колеса железную обшиновку.

— Стой! Не стучи, Савелий! — сказали мы, увидев далеко на просеке людей.

Все насторожились. В нашу сторону двигались две фигуры — большая и маленькая.

— Да то ж наши разведчики, Яшутка и Гришак, — сказал Савелий. — Позавчера меня к вам сопровождали.

Положив на пенек трубку, дед приставил ладони рук ко рту и прокуковал три раза. В ответ раздался крик иволги. Вскоре к Савелию подбежал совсем юный, лет 13–14, подросток, голубоглазый, с бледноватым худощавым лицом.

— Ну что! Говорил тебе, дедуся, запрягай Малыша с Пегашом. Те ведь сильнее. Э-э-э! Колесо-то как разворотило! — мальчонка, увидев нас, замолчал, видимо, смутился.

— Ну, чего стоишь, как пень? — сердито спросил Савелий. Показывая кивком головы в нашу сторону, объяснил: — Гости к нам из объединенного штаба, седай верхом да езжай, доложи командиру. Не забудь, пригони тачанку крашеную, ту, что у фашиста взяли! Понял?

Яша, хлестнув прутком лошаденку по боку, браво ответил:

— Все будет исполнено, дедуся, я сейчас!

Минут через сорок Яша вернулся с командиром отряда Кошелевым. Вместе с ними приехали и два автоматчика. До штаба отряда добрались благополучно.

У штабной землянки мы увидели еще двух подростков, старательно чистивших трофейное оружие.

— Ты что ж, Василий Иванович, отряд решил пополнить за счет подростков? — спросил я Кошелева.

— Пришлось принять троих. — И, указывая на Яшу, продолжал: — Партизаны привели сразу после майских праздников. У него отца и мать фашисты убили… И вот стал малыш любимцем отряда. Уже ходил с Гришаком в тыл к гитлеровцам.

Мне удалось узнать кое-какие подробности этой разведки со слов самого Яши. Он рассказал, примерно, так:

«Ну, пришли мы тогда с Гришаком в село Котовку. Дождь лил как из ведра. Зашли незаметно со стороны леса. Немецкие часовые пускали белые ракеты и стреляли из автоматов. Прямо скажу, боязно стало. А Гришак говорит: „Чего ты испугался? Это фашисты от трусости стреляют!“ Залегли мы за бугорком, недалеко от сарайчика с разбитыми воротами. Слышим, два фашиста по грязи шлепают, прямо на нас идут. Остановились от нас шагах в десяти-пятнадцати, прострочили из автоматов по лесу. Ну, замерло у меня сердце, прижался я к Гришаку: ни жив ни мертв. Пропали, думаю. А сам на всякий случай финку приготовил, другого оружия не было. Смотрю, Гришак капсюль в гранату вставил, вперед подался, глядит. „Ежели заметят, с двумя справлюсь, говорит. Уходить вон в тот лес будем“.