Путаясь в полах намокшей длинной шинели, между ранеными двигалась девушка с медицинской сумкой через плечо. Ее лицо мне запомнилось. Через месяц мы вторично встретились с ней, но уже в партизанском отряде «За Родину».
И вот мы в лесах — в знаменитых Брянских лесах. Они тянутся более чем на 150 километров. Дремучие боры прорезываются долинами рек, речек и глубоких оврагов. Здесь можно наткнуться на непролазную чащу с подлеском и папоротниками, есть лощины, сплошь заросшие густым орешником, стеной стоят громадины-сосны, ясени и ельник. Окруженные вековыми развесистыми дубами, спрятались поляны с буйными травами, цветами. Зелеными, белыми, желтыми, голубыми пятнами горят под солнцем эти поляны.
От реки Десны до станции Брасово Брянский лес пересекается Коломенским большаком. Он оказался сплошь забитым беженцами, солдатами, машинами, обозами. Люди, военные и гражданские, двигались медленно и говорили вполголоса. Всех тревожила одна мысль: «Пробьемся ли?»
Я помню утро 8 октября. Дождь прекратился, в прогалинах облаков появилось солнце. Я тоже двигался по Коломенскому большаку, обеспокоенный каким-то новым чувством ответственности за все, что творилось здесь, на большаке, и вообще в Брянском лесу.
Чтобы уточнить обстановку, я направился на розыск штаба воинской части. В штабе полка мне сообщили, что две пехотные дивизии пошли на прорыв и ведут упорные бои у села Негино.
Эти бои продолжались три дня. Наконец, вражеское кольцо было прорвано. В образовавшуюся брешь под бомбежками и обстрелами стремительным потоком хлынули наши части. Ночью на двух разбитых машинах мы ухитрились проскочить на стыке каких-то немецких механизированных частей и оказались в боевых порядках подразделений прорывавшейся с украинского полесья полтавской дивизии, которой командовал С. С. Бирюзов. Сам командир дивизии был тяжело ранен, его везли на повозке. Я представился ему.
Сергей Сергеевич улыбнулся, когда услышал о том, что с ним говорит командир оперативной группы штаба фронта.
— Ну, раз здесь оперативная группа, — сочувственно сказал он, — дела не так уж плохи.
Узнав о нашем назначении, Бирюзов пожелал группе успеха и одобрил план вывода оставшихся войск к переднему краю с помощью проводников — партизан Навлинского, Брасовского, Суземского и Трубчевского районов.
И вот последние подразделения выведены. В лесу на несколько дней воцарилась глубокая тишина, как-то сразу подчеркнувшая тот факт, что мы уже в тылу врага, что наша прямая связь с армией и с нашими товарищами прекратилась. Еще ласково светило солнце, еще жил своей летней жизнью лес, а в нашей жизни словно наступили сумерки. Мы расположились в домиках лесного кордона, здесь было тихо, безлюдно.
Вначале нас было трое на этой базе, потом стали подходить еще. Пришел Виктор Емельянов, секретарь парткома областного управления МВД, которого мы считали погибшим, вернулся с задания Скрипкин, появился Морозов. Пора было начинать работу. Первое и главное — связь, связь и связь. Перебираю в уме явки, фамилии товарищей, их условные имена, мысленно восстанавливаю места, где заложены базы… Нет, мы начинали свою работу не на голом месте. Шесть райкомов партии, в зоне которых действовала наша группа, осторожно и настойчиво готовили ядро каждого партизанского отряда.
Принимаю решение выслать товарища в хутор Холмецкий к первому связному Марии Кухтиной. Казалось бы, чего проще дойти до поселка, зная пароль, побывать в гостях у девушки, получить у нее нужные сведения и вернуться обратно. Но тот, кто пойдет с заданием, окажется в полосе вражеских частей, он должен миновать их посты, а вблизи населенных пунктов ему придется столкнуться с полицаями и обвести их. Да и трудно предположить, как встретит связная, что она уже перенесла и в состоянии ли идти на новые испытания. Тысячи вопросов! А задание — обычное, можно сказать, самое простое.
Я останавливаю внимание читателей на этой мысли, чтобы сказать о том, как напряженно всеми участниками партизанского подполья постигалась наука борьбы. Все давалось непосредственной практикой, сложной и опасной. И каждый наш товарищ стремился поскорей овладеть своей ролью.
Мы отравились к Марусе Кухтиной, благополучно миновали поселок Локоть, занятый эсэсовцами. Я хорошо помню субботу в октябрьский вечер 1941 года. Моросил холодный дождь. Я сидел в колхозной избе и ожидал Кухтину. Керосиновая лампа с отбитым вверху стеклом коптила. Мне очень хотелось спать, несмотря на то, что на сердце было неспокойно. Володя Морозов снимал гарь с фитиля и напевал что-то унылое.