Расправиться с этим сановником, как расправились с Абрамовым, было затруднительно — он охранялся что тебе шапка Мономаха в Алмазном Фонде и сам мог прописать ижицу кому угодно.
Но недолго уже оставалось ждать. Уже Максимчик готовил проект Указа, а Президент в Горках-9 накапливал силу и волю, чтобы его подмахнуть. И тогда никакой высокопоставленный сановник не будет страшен, ибо Курепов становился реальным и могущественным носителем власти. Об этом тоже шепнул Гыга…
Новое жилье непременно требовалось обмыть, на этом настаивал Курепов. В 17.30 он отпустил не успевшего ударить палец о палец на работе Веньку, дабы тот выдвинул на середину гостиной стол, накрыл его скатертью, а когда в 19.00 из ресторана привезут ужин, расставил всё, как положено. Приглашенных будет двое — друзья Курепова по Плехановскому, с которыми вскорости предстоит работать вплотную. Ребята умные и дошлые. Никаких баб, стервы не должны знать об этой квартире. От них, от стерв, с их мукомольным языком только вред. Первейшие наводчицы, хотя, может быть, даже и не подозревают об этом.
— Давай, Вениамин, дуй, — сказал напоследок Курепов. — Мы будем после 19.30. Я знаю, баксы жгут карман. Можешь заехать к родичам, подкинуть им с пяток тысяч. Покровитель не возражает.
Видно, Покровитель этот совсем уже передал Веньку под патронаж Курепову. Перестал посещать, вещает его языком. Обидно, досадно, но ладно.
Представьте теперь, какие глаза сделались у восседающих на скамейке бабушек, когда перед подъездом остановилась шикарная черная иномарка и из неё вышел весь из себя Венька Рапохин. То есть, в принципе-то он был одет весьма просто — белая рубашка с галстуком, черные брюки, но всё это было с иголочки, без единой морщинки, качественное, не какое-то там китайское однодневное барахло. Был Венька загорел, аккуратно причесан, в модных черных очках, при себе имел кожаный кейс с хитрыми золочеными замочками. Бабкам сказал не обычное «Здрасьте», а «Здорово живем, бабули», отчего те совсем уже рты поразевали.
Поднявшись на лифте на шестой этаж, Венька своим ключом открыл дверь и очутился в до боли знакомой атмосфере с привычным запахом маминого лосьона, жареных котлет, кофе и дрожжец — поди, опять заквашивали бражку.
Просматриваемая из прихожей кухня была пуста, на плите на малом огне стояла накрытая крышкой чугунная сковорода и пыхтел, собираясь выпустить толстую струю пара, чайник.
Из спальни выглянул одетый в майку и спортивные портки папахен, сделал круглые глаза, сказал неуверенно:
— Чтоб мне лопнуть. Венька.
В спальне грохнули чем-то тяжелым, ойкнули, и в коридор, завязывая пояс на халате, вышла мама.
— Ну, наконец-то, — сказала она. — А-то совсем пропал…
Как раз и картошка с котлетами поспели. Отец вынул из кастрюли пахнущие укропом малосольные огурчики, водрузил на стол бутылку чистейшего первача.
Венька хоть и сел за стол, но от ужина категорически отказался. Было в его голосе что-то такое, уверенное, что однозначно указывало — настаивать и переубеждать бесполезно. Дабы скрасить некоторую резкость, он добавил, что приглашен на торжество и что в запасе у него от силы десять-пятнадцать минут. От стола к столу, сами понимаете, скакать не резон, не зайцы.
Мама не обиделась, положила второго отцу и себе, начала рассказывать, что у Кирилла с работой какая-то ерунда, что-то там налоговая раскопала, а Кириллу отвечай. Нашли крайнего. Отец же надулся, нахмурил брови, засопел, молчком налил и хлопнул стопку.
— Всё нормально, — сказал ему Венька. — Не обижайся. В следующий раз.
После чего сходил в коридор к своему кейсу и вернулся с пачкой стодолларовых купюр.
— Я теперь неплохо зарабатываю, — добавил он, положив пачку на стол.
— Это сколько ж тут? — спросил отец, который, кажется, уже отмяк.
— Десять тысяч.
— Ой, сынок, — сказала мама. — Не воровские ли?
— Нет, — ответил Венька. — Я в охране у депутата Курепова.
— Нынче что депутат, что вор — разница невелика, — заметил отец, хрупая огурчик.
— А Абрамов? — сказал Венька и услышал, как хохотнул Покровитель. Напомнил-таки о себе.
— Таких, как Абрамов, раз-два и обчелся, — помрачнев, отозвался отец. — Честен был, потому всем и мешал. Найти бы эту сволочь, кто его убил. И в упор из крупнокалиберного, чтоб в клочья. Вперемешку с дерьмом.
— Будет тебе, — сказала мама. — Развоевался. Лучше за Веню порадуйся. Вон какой подарок сделал. Спасибо тебе, сынок.
Она взяла Венькину руку, погладила и, прошептав «Дающему да воздастся», вдруг поцеловала её.
Внутри у Веньки всё перевернулось. Сдвинулись какие-то глубинные пласты, накренились стены возведенной под чутким руководством Покровителя крепости, зашуршал, осыпаясь, песок, посыпались камни.
«Эй-эй, — встревожено закричал Покровитель. — Полегче там».
А горло уже подпирали слёзы. Зачем она сделала это? Как нищенка, которая хватает и начинает слюнявить руку подавшего милостыню. Господи, какое унижение. Что же мы так бедны-то?
«Во-он, — заорал Покровитель. — Вон отсюда».
Неведомая сила заставила Веньку выметнуться из-за стола, схватить кейс, выскочить в дверь… Очнулся он уже в машине.
Бабки, мимо которых он, шумно топая, промчался, оживленно галдели и интенсивно жестикулировали. Две из них, встав со скамейки и приставив ладошку козырьком, зорко высматривали, что там, на шестом этаже, делается. Но нет, с окнами Рапохиных всё было в порядке, они были не колоты, из них не валил дым и не раздавались крики о помощи.
Венька дал по газам и умчался.
Глава 15. Делёж портфелей
В 19.00 четверо молодых людей, подобострастно поздоровавшись, занесли в коридор четыре большие увесистые коробки и, раболепно попрощавшись, удалились.
Венька, на душе у которого было сумрачно, распаковал коробки, выставил на застеленный белоснежной скатертью стол тарелки и салатницы с деликатесами и невиданными салатами, поставил в микроволновку судки с мясными и рыбными блюдами.
В трех коробках, разделенных пластинами картона на ячейки, была чисто жратва, в четвертой имели место горячительные напитки и предметы сервировки, начиная от посуды и кончая накрахмаленными салфетками. Всё предусмотрели, холуи.
«Именно так — холуи, — немедленно прокомментировал Покровитель. Он теперь, увидев Венькину слабину, не отпускал его ни на минуту. — Надо быть хозяином жизни, иначе сомнут, стопчут. Поэтому все вокруг холуи. Подчеркивать это, может быть, и не стоит, но знать нужно обязательно. Иметь, так сказать, в виду».
К приезду Курепова с приглашенными стол был накрыт. Необременительная, но требующая тщательности возня отвлекла от мрачных мыслей, настроила на предстоящий ужин. Этому в какой-то степени поспособствовала и шикарная обстановка, в которой отныне предстояло жить.
Бездна, возле которой вдруг очутился Венька, неожиданно понявший, что в бездне этой находятся сейчас все-все, включая родителей, включая Кирилла, включая соседей и говорливых бабок, бездна, имя у которой была нищета, испугавшая своей липкой безысходностью, своей беспросветностью, отпустила. Всё, вроде бы, встало на свои места и всё было не так уж плохо.
«Нервы не в дугу», — сказал себе Венька, на чем и успокоился.
Эти двое, что приехали с Куреповым, были с Венькой предупредительны, не показывали своего превосходства (как же, Плехановский за плечами, а у тебя, парень, кроме черного пояса и головы, способной забивать гвозди, что?), но как-то поначалу Веньке с ними было неуютно. Как-то быстро они его, пару раз встрявшего в разговор, поставили на место, то есть затолкали в угол. Вежливенько так, культурненько. И он поначалу всё правильно понял. Никакой он в этой роскошной квартире не хозяин, а так — мебель, сторож. Но потом весьма неожиданно ситуация изменилась, и эти двое начали относиться к нему с уважением. Ничего понять было невозможно. В дальнейшем Курепов объяснил, что это и есть политика — менять собственные позиции, показывать себя то так, то этак. Обижаться на это не стоит, иначе прослывешь дураком, много лучше относиться к этому с юмором.
Одного из гостей, высокого лощеного брюнета в очках, звали Георгием, второго, плотного, массивного и тоже не маленького, с короткой рыжеватой щетиной на голове — Осипом. Соответственно фамилии у них были Хлебников и Аксельрод.