Огромный, квадратный Александр Прокопьевич, который поначалу морщился от Венькиного «тыканья», быстро к этому привык и лишь время от времени приговаривал:
— Гляди ж ты, как время летит. Недавно еще без порток бегал, а уже министр.
Часа через два, которые промчались незаметно, Диана начала осторожненько намекать Веньке, что жизнь в Пензе не мёд. Денег у людей нет, больно-то не поторгуешь. Зарплаты маленькие, а цены, как в Москве. Вот если бы перебраться в столицу — это было бы да.
— Это было бы дело, — встрял в разговор Коля. — Оно друзьям-то лучше, когда вместе. Мало ли что — в смысле помочь друг другу. Верно ведь?
Лебезя, он и не заметил, что начал изъясняться, как холоп. А ведь не последним человеком на заводе был. Институт в своё время закончил на «хорошо» и «отлично».
— Подай-ка поросятинки, — велел ему Венька. — Вон тот кусманчик, попостнее.
Коля, угодливо изогнувшись, положил на Венькину тарелку требуемый кусок.
Кашлянул сидевший через Колю Елдынбаев. Венька перехватил его угрюмый взгляд и спросил:
— Чего такой мрачный? Опять, что ли, с ментами поцапался? Рассказал бы. Поржём.
— Как-нибудь, — ответил Елдынбаев и поднял свою стопку: — За твою должность, Веня. Хорошая у тебя должность.
Сказано было серьезно, но был в этих словах какой-то подвох, какой-то гаденький намёк типа: хорошая у тебя должность, да дураку досталась. Впрочем, этих узкоглазых разве поймешь? Может, он и вправду со всем уважением? Короче, Венька решил не обижаться и выпил за свою должность.
— В белокаменную захотелось? — сказал он после этого, повернувшись к Диане.
— Захотелось, — ответила она.
— Не того брата выбрали, — ухмыльнувшись, произнес Венька и кивнул на Кирилла: — У нас он на «бабках» сидит.
— Не в «бабках» дело, — сказала Диана. — Тут главное — словечко замолвить где надо, чтобы пригласили. Тогда и жилье найдется и всё такое прочее. Это нас не послушают, а вас, Венечка, — можно я буду звать вас Венечка? — вас, Венечка, послушают.
Ах, как это приятно, когда старшие называют тебя на «вы». Сколько себя Венька помнил, Диана всегда была взрослая. Он был маленький, а она уже была большая, старшая. И очень влекущая. Раньше он не понимал, почему его к ней тянет, а став повзрослее, понял — она очень красивая и оттого сексуальная. И сексуальность эта весьма остра, так как Диана недоступна. Всё по дядюшке Фрейду.
«А что? — подумал он. — Взять да поиметь. Она еще ничего, эта Дианочка. Реализовать мечту юного кретина. Еще лет пять и будет поздно, а сейчас, глядишь, что-нибудь да получится. Вот хохма-то будет. Нет, шутки ради. А?»
— Веня, — услышал он. Это был Кирилл. — Выйдем — чего скажу.
Венька вышел вслед за ним в коридор, и здесь Кирилл, понизив голос, сказал:
— Не вздумай.
— Что «не вздумай»? — не понял Венька.
— У тебя всё на роже написано, — сказал Кирилл. — Не порть хоть это. У нас же больше ничего не осталось. Ты понял? Ни-че-го.
— Ну и что же на моей роже написано? — спросил Венька.
— Слушай, найду я им на московскую квартиру, — сказал Кирилл. — Не обедняю. Только Диану не трогай. Прошу тебя.
— Догадливый какой, — пробормотал Венька. — С чего ты взял-то?
— Не вздумай, — повторил Кирилл и ушел в гостиную.
«Ишь, благодетель, — подумал Венька. — Цербер на полставке».
Коридор мягко покачивался, в ушах стоял легкий шум, вроде бы угадывалась далекая музыка, и вообще было хорошо, уютно.
В сигаретной пачке (Венька не курил, а так — баловался время от времени) имелась сигарета с травкой, которой его снабдил Дохлер. Дохлер гарантировал стопроцентный кайф и грандиозные ощущения. Сейчас, пожалуй, подоспел момент словить этот кайф.
Через родительскую спальню Венька прошел в лоджию, тщательно прикрыл за собой дверь. Дохлер предупредил, что у травки специфический запашок, желательно, чтобы никто не унюхал, а-то разговоров не оберешься. Хуже нет прослыть наркоманом.
С высоты шестого этажа открылся засаженный деревьями двор. Желтых листьев было уже больше, чем зеленых, что поделаешь — осень.
Отсюда, сверху, казалось, что внизу настоящий лес, на самом деле деревья стояли довольно редко, просто непомерно разрослись их кроны.
Венька закурил.
Сразу прояснилось в глазах, зрение стало острое, предметы четкие. Где-то жарили рыбу, мерзко завоняло рыбьим жиром, потом запах этот притупился и исчез.
Венька вдыхал и вдыхал терпковатый дым, наполняясь чем-то легким, воздушным, что делало его невесомым, отрывало от пола. Он чувствовал себя шариком, накачанным гелием, но шариком разумным, способным передвигаться самостоятельно.
Да нет, глупости всё это, вовсе он не шарик, а самый настоящий Венька, только Венька, который умеет ходить по воздуху, аки Христос по воде. (Едва в сознании промелькнуло это имя, раздался раздраженный, срывающийся на визг голос Покровителя: «Не смей думать про Христа. Всё это враки, не было такого. Слушай только меня, думай про меня и тогда, быть может, я доложу о тебе истинному Вседержателю»).
«Надо же, прорезался», — подумал Венька. Действительно, давненько что-то не было слышно Покровителя.
Впрочем, он тут же о нём забыл. Ощущение было «обалденное», Дохлер не врал. Возможность всего! Возможность прошествовать над крышами, заглядывая в окна верхних этажей. Возможность взойти по воздуху, как по ступеням, в сияющие небеса, оставив под собой окутывающуюся в сумерки землю.
Ну и дурак же этот Ленкин Володя. Камнем вниз. Это же так легко: всё время вверх, наддавая и наддавая, нужно лишь уловить момент, когда тебя понесет, чтобы не провалиться. Страшно только поначалу, над бездной, в которую нужно ступить, потом уже не страшно.
— Вперед, парень, — сказал себе Венька, ловко, одним махом, взбираясь на перила. — Пошёл.
Он сделал шаг и провалился.
В ту же секунду он был схвачен за ворот пиджака мощной дланью, еще кто-то ухватил его за левую руку. «Х-ха», — натужно в унисон сказали два мужских голоса, и Венька, выдернутый из бездны, как большая морковка из грядки, был посажен на перила, а потом перевален в лоджию. Мощные руки упасть не дали, поставили на ноги.
Всё еще кайфующий, но уже начавший понимать, что избежал смертельной опасности, Венька увидел рябом с собой Кирилла и глыбообразного Александра Прокопьевича.
— Сорина начитался? — спросил Кирилл.
— Кто есть Сорин? — осведомился громадный полковник.
Если бы не он, лежать сейчас Веньке на земле с переломанной хребтиной. Один Кирилл тяжелого брата не удержал бы. Веньку прошиб холодный пот.
— Из «Иванушек», — ответил Кирилл. — Тоже с шестого этажа сиганул. Говорят, накурился дури.
— Дури, говоришь? — переспросил Александр Прокопьевич и нагнулся за окурком, в гордом одиночестве лежащем на площадке и еще тлеющем. Венька как-то забыл о нем, выронил, прежде чем махнуть на перила.
— Э-э, парень, — сказал полковник, понюхав окурок. — У нас в части трое салаг баловались травкой. В итоге, один себе ножом брюхо взрезал, другой стекла нажрался, третий вышел в окно вот как ты сейчас.
— Где взял? — спросил Кирилл.
— Где взял, там уже нету, — сказал Александр Прокопьевич, растирая в пальцах окурок и пуская труху по ветру. — Еще есть?
— Нет, — ответил Венька.
— Завязывай с этим, — сказал полковник. — С наркотой никто хорошо не кончил.
— Ладно, — отозвался Венька, кайф у которого от пережитого уже прошел, а на смену кайфу неотвратимо накатывала огромная черная волна.
— А мы в свою очередь обязуемся не разглашать происшествие, — сказал полковник. — Точно, Кирилл?
— Вовремя мы, — произнес Кирилл, которого разобрал вдруг мелкий озноб.
Глава 34. Клин клином
Венька проснулся в десять утра в ужасе от того, что опоздал на работу. Правда, он тут же вспомнил, что сегодня воскресенье, но всё равно пришлось полежать с полминуты, пока сердце не успокоилось.
Вчерашнее скрывалось в тяжелом похмельном тумане и вываливалось оттуда внезапными фрагментами.
Так, вывалилась вдруг лоджия, деревья под ногами. Это еще нужно переварить, обдумать, привыкнуть, чтобы не било по нервам, всплыв из глубин памяти. А лучше забыть, что он вчера и сделал. Вернулся за стол и сразу треснул фужер бренди. Потом без передышки еще один.