За те десять минут, что Елдынбаев пребывал в кресле, в гостиной установился устойчивый аромат чего-то технического. Мазута, что ли? Чем там еще несет в котельной? Странно, но у родителей от Самата вроде бы ничем не пахло.
— Пошли, — сказал Венька, тихо радуясь, что Елдынбаев работает не ассенизатором.
Надо бы его помыть, простирнуть в «Индезите» шмотки. Видно, что мужик живет без женщины.
Елдынбаев встал и невозмутимо пошел за Венькой, шлепая великоватыми ему Венькиными тапками.
— Водки, рому, коньяку? — спросил Венька, когда Самат уселся за стол.
— Пива, если можно, — сказал Елдынбаев.
Венька поставил перед ним три бутылки «Хольстена», положил открывашку и сел. Сам он решил больше не пить. Раз и навсегда, именно с этого момента. Раньше-то не пил — и ничего. От водки вся гадость.
Самат с удовольствием выцедил бутылку пива, сжевал бутерброд с икрой и сказал:
— Давай, выкладывай. Я же вижу — что-то тебя мучает.
— Только без передачи, — предупредил Венька и сжато изложил историю своего нахождения во власти.
Рассказал про оргии, про Боцмана, про трех вчерашних несчастных, про перевоплотившихся в зверей министров, про Гыгу и светоносного ангела.
Рассказывал и чувствовал, как неубедительно всё это звучит. Расскажи кому другому кроме Самата, живо санитаров из дурдома вызовет. Потому и был выбран Самат — отрешенный от житейской суеты мудрец.
— Да уж, — выслушав его, сказал Елдынбаев. — Знал, что власть не от Бога, но чтобы так… И что же ты решил?
— Пока что, как видишь, ушел, — ответил Венька. — А что потом — нужно бы обмозговать.
— Что тут мозговать? — сказал Елдынбаев. — Ты слишком много знаешь. Извини за откровенность, но будут убирать. Не ты первый, не ты последний. Я полагаю, у тебя, Вениамин, всего лишь два выхода.
— Каких же? — спросил Венька, испытывая острую потребность выпить. Господи, дожил, всего лишь два выхода. И один, поди, хуже другого.
— Первый — это обнародовать всё, что ты знаешь, — сказал Елдынбаев. — Выступить в Думе, встретиться с зарубежной прессой, с оппозицией. То есть, стать знаковой фигурой, которую так просто не уберешь. Это путь борца, который заканчивается дыбой. Второй вариант — просто исчезнуть. Смыться, пока не поздно. Прямо сейчас.
— Куда? — кисло спросил Венька, которого не прельщал ни тот, ни другой вариант.
— Но можно оставить всё, как есть, — сказал Елдынбаев, наливая себе пива. — Ты же не просил отставки?
— Н-нет.
— Ну, вот.
Елдынбаев медленно, с удовольствием вытянул бокал пива, сжевал ломтик ветчины.
— Видно, судьба у тебя такая — испытать искус большой власти, — сказал Елдынбаев. — Власть — она, брат, всегда вещь дерьмовая. Всегда рядом рогатый. Что он там нашепчет, куда под локоток поведет либо погонит под зад копытом — не нам знать. Нам остается только ахать — чем они там думают, эти правители. Ахать и помаленьку околевать. Прижали вы нас, Вениамин. На сей раз особенно крепко.
Глава 39. ДДТ
Венька отвез Елдынбаева в Дом детского творчества (ДДТ), предупредил, что заедет через час, и поехал в министерство финансов.
Все здесь, разумеется, знали, что Рапохин — брат Миллионщикова, поэтому Венька был беспрепятственно пропущен в кабинет министра.
Кирилл выглядел молодцом, нипочем не скажешь, что вчера был на бровях. Таблеточки, черт их дери.
— С ума сошел? — спросил Кирилл, усадив Веньку и нервно расхаживая вдоль стола с длинным рядом кресел. — Самому наплевать, так еще и меня хочешь свалить? В кои веки повезло дуракам — нет нужно выпендриться. Какого черта выпендриваешься, братан?
— Откуда узнал? — спросил Венька.
— Леонид Петрович оповестил, — ответил Кирилл.
— И что же он сказал?
— Сказал, что не потерпит смутьянов. Что мы одна команда, и он будет крепко разбираться. В коллективе лишние люди. Короче, будет капитальная чистка. Вот так вот, Венечка. Доигрался. Довыпендривался.
— Стоп, — сказал Венька. — Ты еще не понял, с кем связался? Забыл вчерашнее?
— А что вчерашнее? — Кирилл остановился, пожал плечами. — Погуляли. Кто-то кому-то в морду дал. Неприятно, конечно, но так, братан, всегда бывает. У нас в Рассее без водки ни одно дело не делается. А уж попал наверх — держись, крепись, тут от застолий не окрутишься. Вспомни-ка историю. Тем более, в отличие от тех времен, у нас есть таблеточки.
— Эти таблеточки у тебя всю память отшибли, — произнес Венька. — Вы вчера троих сожрали, людоеды. Забыл?
— В каком смысле сожрали? — не понял Кирилл.
— В прямом. Ты еще потом блевать побежал.
— Погоди, погоди, — слабо сказал Кирилл. — Ночью у меня был кошмар с элементами каннибализма, но это от перепития. Ты что-то путаешь.
— Это я-то путаю? Там, в твоем кошмаре, рядом крутился какой-то урод весь в язвах. Было?
— Было, — опущено ответил Кирилл.
— Этот урод — Лазарев, — сказал Венька. — А еще были гиена, питон, крокодил, джокер с членом, чувак с головой-бутылкой. Рядом со мной стоял волк. Это был Курепов Леонид Петрович. Припоминаешь?
Кирилл, опустив глаза, сел в свое кресло. Левая его бровь дергалась.
— Вот такая, брат, компашка, — сказал Венька. — Самат меня просветил. Ты не представляешь, как опущен народ. Нет газа, света, воды. В нашей северной стране нет газа. А вдруг зима грянет? Людям жрать не на что. Варят суп из голубей, кашу из комбикормов. За это с нас с тобой спросят. Курепов со своей камарильей в преисподнюю смоются, а мы, дураки, тут останемся.
— Ну, с кашей из голубей ты, положим, хватил, — задумчиво произнес Кирилл. — Откуда Самату знать, как живет народ? Сидит в своей котельной и ничего больше не видит. А мы, чай, бюджет верстаем, районы деньжатами подпитываем. Пусть не Бог весть какими деньжатами, но на газ, будь спок, хватает. Я отчеты почитываю.
— Я тебя предупредил, — сказал Венька. — Кстати, поройся-ка в карманах, там должна быть медалька.
— Какая еще медалька? — забормотал Кирилл, хлопоча по карманам.
Что-то нащупал во внутреннем кармане пиджака, удивился и выудил оттуда желтый знак отличия.
— Награда Его Сиятельства Люцифера, — язвительно прокомментировал Венька. — За особые заслуги по истреблению населения.
Кирилл повертел в пальцах медальку, помолчал и произнес, что-то для себя решив:
— Не знаю где, но где-то ты перегибаешь, братишка. Нагнал туману, запутался в трех соснах. Сам себя напугал до смерти и ходишь других пугаешь.
— Ладно, — сказал Венька, вставая. — Должен тебя предупредить — с этим исчадием я буду драться, так что лучше заранее объяви, что у тебя нет брата. Но если надумаешь — присоединяйся. Вдвоем будет легче. И прошу тебя, Кирилл, заканчивай с Лазаревым. Не человек это…
Всё, окончательное слово было сказано. Не Кириллу, нет. Себе. И сразу светлее стало на душе, осел этот душащий, пугающий мрак, которого за последние недели накопилось изрядно. Пошла трещинами и осыпалась эта дурная, жлобская, навязанная система ценностей, где главное — хапать и топить другого, хапать и топить. И на всех поплевывать — смачно, по-верблюжьи.
Что же трусить-то? Дрожать где-нибудь в Тьмутаракановке, зарыв мешок с деньгами, переделав с помощью какого-нибудь эскулапа свою рожу, а потом убив эскулапа, чтобы не было свидетеля. Ждать, пока не заявится некто с ядом в перстне.
От этих тварей не уйдешь. У них есть Гыга, видящий из своего пекла каждую песчинку.
А насчет дыбы, которой заканчивается путь борца, это мы еще посмотрим. Главное — начать, встать на этот путь, дать пример другим, созревшим, подсказать, подтолкнуть, и, глядишь, поднакопится народец. На всех дыбы не хватит.
Венька ехал по оживленным улицам, рассуждая сам с собой, и всё больше проникался сознанием, что это не конец, отнюдь не конец. Это начало…
За сорок минут, пока Венька отсутствовал, Самат успел перезнакомиться со всеми сотрудниками ДДТ и усыпать коридор детскими поделками. Директор ДДТ выглядел обалдевшим. Пятеро сотрудниц, все сплошь пожилые дамы, надевшие от усердия очки, были само внимание.