Он встал и пошел к выходу. У дверей остановился и, повернув голову, произнес:
— Вы никогда не задумывались, зачем люди приходят на землю? Наверное, чтобы созидать, а не разрушать. То, что после них остаётся — это и есть культура. Подумайте, что останется после нас.
Сказав это, он вышел.
Мда, пренеприятный тип, подумал Венька. Вот такие умники и мутят воду. Не про Америку он, видите ли. Да в Америке в тысячу раз хуже. Там школьники стреляют в школьников, там негров вешают. Какой фильм ни возьми, всё сплошь насильники, изуверы, которые жертвам головы отпиливают, и подрывники. Психопаты с динамитом. А-то залезет какой-нибудь параноик в частный особняк и давай семейство третировать. Вот тебе и набожная Америка. Культура у неё, едри её в корень. Благодетель хренов.
В затылке всё ныло. Венька предупредил Елену Карповну, что до одиннадцати тридцати занят, устроился в кресле поудобнее и заснул…
А тем временем Курепов подписал постановление, обязывающее предприятия отчислять часть своей прибыли в резерв на социальные нужды. Размер этой части и состав резерва был не оговорен. Следом он подмахнул другое постановление, отменяющее льготы на проезд в транспорте, на оплату коммунальных услуг, на пользование телефоном и другие льготы, входящие в противоречие с рыночными реформами. Действительно, почему это должны страдать транспортники, ЖКУ и прочие? Пользуешься — плати.
Но это так, к слову…
Венька проснулся в 11.30, проснулся в страшном возбуждении, ибо насмотрелся эротических снов.
Решение созрело мгновенно. Он нажал кнопку.
Когда вошла Елена Карповна, Венька сказал:
— Дорогуша, заприте дверь. Раздевайтесь.
Елена Карповна, покрывшись румянцем, охотно и быстро подчинилась.
Глава 29. Зато вы там дураки
Жить становилось всё веселее, всё свободнее. Наркота шла в открытую, никого уже не ловили с пятью граммами героина. Наоткрывалось множество публичных домов, и все девицы, фланирующие по Тверской, естественным образом передислоцировались туда. По городу строем маршировали чернорубашечники, распевали фашистские марши, квасили носы лицам неарийского вида. В свою очередь лица неарийского вида, объединившись и вооружившись дубинками, крушили ребра чернорубашечникам. Наблюдать за всем этим было жутко увлекательно, но опасно. Можно было словить сапогом по ряшке, а если ты следил из окна, могли забросать камнями.
В жизнь вошли новые ценности. Вечная музычка в ритме «Семь сорок». Полстраны, пританцовывая, хрипло и неумело пела, другая половина под эти «песни» бесновато плясала. С экранов водопадом лилась кровища и таращились обкуренные пропитые рожи, которые с удовольствием и знанием дела месил пудовыми кулаками национальный герой Андрюха Разуваев, сам, кстати, обладатель не менее обкуренной и пропитой рожи. По улицам раскатывали длинные, как эсминцы, лакированные лимузины, а в витринах были вывешены так называемые пенисы и вульвы. Пластиковые, конечно.
Вяловатое существование со всеми этими прогулками по городу, посещениями парков, магазинов, театров умчалось в прошлое. Сейчас даже в магазине можно было запросто схлопотать по ушам, по крайней мере мат был наверняка обеспечен, а уж если ты сунулся в парк, пиши пропало. Оттуда ты выходил в одних трусах с фонарями под обеими шарами. Нормальных слов теперь не было, вместо глаз — шары, бельма, вместо запаха — вонь, вместо сказать — загнуть, вместо уволить — попереть с работы, но это еще было мягко и культурно, ибо в основном преобладал мат.
Театры, ставящие чеховского «Дядю Ваню», позакрывались, нечем было платить за аренду. На их месте открылись другие — с секс-варьете. Вот сюда народ валил валом.
Предприятия, и так-то дышащие на ладан, в результате нововведений останавливались и тихо-мирно разваливались. Кражи, ограбления стали делом обычным. А куда деваться, если тебя попёрли с работы? Семью-то нужно едой обеспечить, не по помойкам же шарить. Вот мужики, которых увольняли тысячами, и шустрили по богатым квартирам, да на улицах кошельки подламывали. Излишек пропивали, потом дрались до последних зубов.
Воровать было легче и выгоднее, чем торговать снедью или барахлом, тем более что этот рынок труда уже был переполнен. Куда еще можно было сунуться, если ни в банках, ни в фирмах, ни в частных магазинах тебя не ждали? В дворники? Глухой номер. В таксисты? На бензине мгновенно прогоришь. В подземный переход с протянутой ладошкой? Там таких воз и маленькая тележка. Кто умел на гармошке с жалостным подвыванием, тот в переход и шел, прочим же ничего не оставалось, как воровать.