— Не знаю, что вы сделали, Вениамин Олегович, но вы меня просто возродили, — сказал он прежним своим низким голосом. — Недаром я грешил на ваш кабинет, что-то там водится. Я так, побывав у вас, будто лет на двадцать постарел. В туалет, извините, сходишь, а ширинку забудешь застегнуть. К земле придавило. Так что вы сделали, если не секрет? Что за должок?
— Ничего особенного, — ответил Венька. — Мелкое знахарство. Вижу — маетесь, дай, думаю, помогу.
— Вы — человек молодой, — произнес Загогуйло. — Вас, гляжу я, чертовщина не берет, но это, поверьте мне, до поры, до времени. Пригласите священника, он знает, что делать.
— Что-нибудь придумаем, — сказал Венька, направляясь к выходу. — Желаю здравствовать.
— А вы что наведывались-то? — спохватился Загогуйло. — Подписать бумагу? Так, вроде, хлеб за брюхом не ходит.
— Бывает, что и ходит, — ответил Венька…
Далее он отправился к родителям.
Самат еще не уехал, ждал, наивняк, Венькиной помощи. Пензяки уже хлопотали насчет московской квартиры, выбирали, что подешевле, но не шибко далеко от центра. Кирилл отстегнул им нужную сумму. От Рапохиных они уходили рано, как на работу, Олег Васильевич сопровождал их.
Людмила Ильинична Веньке обрадовалась, слава Богу, начал навещать, а-то совсем уж было пошел отдаляться.
Венька пошушукался с Елдынбаевым, вслед за чем объявил матери, что забирает его к себе. Нечего, мол, тут толкаться, когда большая жилплощадь пустует. К тому же есть общее дело — нужно мешок детского творчества пристраивать.
У Людмилы Ильиничны после его слов даже слезы на глазах навернулись. Возвращается Венька-то, возвращается…
На Елдынбаева Венькины хоромы впечатления не произвели. Можно было подумать, что сам он живет во дворце. Как его в свитерочке и нестиранных, неглаженных портках усадили в шикарное кресло, так он и сидел в нем, глядя перед собой в одну точку, хотя в гостиной было на что посмотреть. Венька в это время на кухне разогревал чайник, готовил бутерброды с икрой, нарезал ветчину, ноздрястый сыр.
За те десять минут, что Елдынбаев пребывал в кресле, в гостиной установился устойчивый аромат чего-то технического. Мазута, что ли? Чем там еще несет в котельной? Странно, но у родителей от Самата вроде бы ничем не пахло.
— Пошли, — сказал Венька, тихо радуясь, что Елдынбаев работает не ассенизатором.
Надо бы его помыть, простирнуть в «Индезите» шмотки. Видно, что мужик живет без женщины.
Елдынбаев встал и невозмутимо пошел за Венькой, шлепая великоватыми ему Венькиными тапками.
— Водки, рому, коньяку? — спросил Венька, когда Самат уселся за стол.
— Пива, если можно, — сказал Елдынбаев.
Венька поставил перед ним три бутылки «Хольстена», положил открывашку и сел. Сам он решил больше не пить. Раз и навсегда, именно с этого момента. Раньше-то не пил — и ничего. От водки вся гадость.
Самат с удовольствием выцедил бутылку пива, сжевал бутерброд с икрой и сказал:
— Давай, выкладывай. Я же вижу — что-то тебя мучает.
— Только без передачи, — предупредил Венька и сжато изложил историю своего нахождения во власти.
Рассказал про оргии, про Боцмана, про трех вчерашних несчастных, про перевоплотившихся в зверей министров, про Гыгу и светоносного ангела.
Рассказывал и чувствовал, как неубедительно всё это звучит. Расскажи кому другому кроме Самата, живо санитаров из дурдома вызовет. Потому и был выбран Самат — отрешенный от житейской суеты мудрец.
— Да уж, — выслушав его, сказал Елдынбаев. — Знал, что власть не от Бога, но чтобы так… И что же ты решил?
— Пока что, как видишь, ушел, — ответил Венька. — А что потом — нужно бы обмозговать.
— Что тут мозговать? — сказал Елдынбаев. — Ты слишком много знаешь. Извини за откровенность, но будут убирать. Не ты первый, не ты последний. Я полагаю, у тебя, Вениамин, всего лишь два выхода.
— Каких же? — спросил Венька, испытывая острую потребность выпить. Господи, дожил, всего лишь два выхода. И один, поди, хуже другого.
— Первый — это обнародовать всё, что ты знаешь, — сказал Елдынбаев. — Выступить в Думе, встретиться с зарубежной прессой, с оппозицией. То есть, стать знаковой фигурой, которую так просто не уберешь. Это путь борца, который заканчивается дыбой. Второй вариант — просто исчезнуть. Смыться, пока не поздно. Прямо сейчас.
— Куда? — кисло спросил Венька, которого не прельщал ни тот, ни другой вариант.
— Но можно оставить всё, как есть, — сказал Елдынбаев, наливая себе пива. — Ты же не просил отставки?
— Н-нет.