Что же трусить-то? Дрожать где-нибудь в Тьмутаракановке, зарыв мешок с деньгами, переделав с помощью какого-нибудь эскулапа свою рожу, а потом убив эскулапа, чтобы не было свидетеля. Ждать, пока не заявится некто с ядом в перстне.
От этих тварей не уйдешь. У них есть Гыга, видящий из своего пекла каждую песчинку.
А насчет дыбы, которой заканчивается путь борца, это мы еще посмотрим. Главное — начать, встать на этот путь, дать пример другим, созревшим, подсказать, подтолкнуть, и, глядишь, поднакопится народец. На всех дыбы не хватит.
Венька ехал по оживленным улицам, рассуждая сам с собой, и всё больше проникался сознанием, что это не конец, отнюдь не конец. Это начало…
За сорок минут, пока Венька отсутствовал, Самат успел перезнакомиться со всеми сотрудниками ДДТ и усыпать коридор детскими поделками. Директор ДДТ выглядел обалдевшим. Пятеро сотрудниц, все сплошь пожилые дамы, надевшие от усердия очки, были само внимание.
Увидев поделки, Венька мысленно содрогнулся. Нужно было быть Саматом Елдынбаевым, чтобы так восторгаться этими слепленными из глины и пластилина, вырезанными из дерева и бумаги неумелыми финтифлюшками. При своей любви к детям он и содержимое детского горшка посчитал бы, наверное, произведением искусства.
— Что решили? — бодро осведомился Венька.
Директор вжал голову в плечи. Для него Венька был министром культуры, Эверестом, Монбланом.
— Поначалу сделаем экспозицию, — деловито сказал Елдынбаев. — Коридор, конечно, маловат, так мы внизу, в холле. Верно, Семеныч?
— Оно, конечно, можно и в холле, — промямлил директор, которому было 58 и страшно не хотелось досрочно уходить на пенсию. — Да, да, пожалуй, можно и в холле. Это хорошая мысль.
— Ну, вот и договорились, — сказал Венька. — Сегодня же и начинайте. Чтоб, значит, легкие стеллажики из реечек, фанеры. Всё расставьте по своему вкусу, а вкус, я вижу, у вас хороший. Да, вам понадобятся финансы. Вот, чтобы голову не ломать, — он вручил опешившему директору тысячу долларов. — Приходовать не нужно. Так мы о чём? Всё, значит, расставите, надпись будет общая. Скажем: «Город Волжский. Детское творчество». Так, Самат Бекенович?
— Так точно, — ответил Елдынбаев. — Точка в точку. Либо: «Юные таланты города Волжского».
Да уж, загнуть он был мастер, этот Самат Бекенович.
— По вашему усмотрению, — подытожил Венька.
— Конечно, конечно, — ответил несчастный директор.
Глава 40. Безнадежен
Венька, гнавший по трассе на приличной скорости, свернул вдруг в переулок, припарковал машину к тротуару и нырнул в массивную дверь, над которой лепилось пять табличек. Елдынбаев прочитал на одной из них, самой большой: «Аудит», на другой, поменьше: «Нотариус», на третьей: «Обмен жилья» и отвернулся, потеряв интерес.
Прошло пять, десять минут — Веньки всё не было. На пятнадцатой минуте мимо «Ауди», зыркнув на Елдынбаева, прошествовал развинченный молодой человек из этих, у которых рубаха торчит из-под джинсовой куртки и ботинки утюгами. Чуть погодя он вернулся с белобрысым парнюгой, одетым точно так же.
Они остановились, парнюга сказал:
— Эй, дядя, выйди-ка.
— Зачем? — спросил Елдынбаев.
— Выйди, говорю, — парень вынул из-под куртки пистолет.
— Ограбление, что ли? — забормотал Самат, выбираясь на тротуар. — Так надо предупреждать, что ограбление.
После чего, как бы оступившись, сделал шаг вперед, очутился рядом с парнюгой и ловко вывернул ему руку. Парнюга уткнулся лбом в собственные колени, а Самат, забрав пистолет из выкрученной руки, сказал:
— Грабить-то надо умеючи.
И тут же рявкнул: «Стоять!», — ибо развинченный резво помчался прочь по пустому переулку.
Куда там, тот припустил еще пуще.
— На машину позарились? — спросил Елдынбаев.
— Дядь, пусти, — пробасил парнюга, чувствуя, что этот недомерок невероятно силен.
— Что с тобой сделать? — скучным голосом сказал Елдынбаев. — Оторвать руку? Ахиллы перерезать, чтоб мог только ползать? Или башку прострелить? Мне ведь всё едино. Вот что: выпишу-ка я тебе пендаль.
И, выпустив руку, от души наподдал ногой по широкому тугому заду. Парнюга побежал на четвереньках этаким крабом.
Из дверей с конвертом в руке вышел Венька. Увидев «краба», заржал: этот Самат учудит, так учудит.
Парнюга, выровняв крен, с низкого старта рванул вперед. Он так топал, что ясно было — не бегун, хотя и очень старается.
— Страшный ты человек, Самат Бекенович, — сказал Венька, показав глазами на пистолет в руке Елдынбаева. — Этакого бугая скрутил, да еще пушку отобрал. Пойдешь со мной?