Второе: Джонсон погиб в авиакатастрофе, которую подстроили участники заговора.
Третье: Джонсон симпатизировал заговорщикам и был против их преследования. Возможно даже, преуспел бы в этом, но по понятным причинам не смог.
Был ещё четвёртый пункт: де Ловерг получил благодарность за безупречную службу, что автоматически снимало с него всякие подозрения в некомпетентности или предвзятом отношении к Джонсону. Тут вспомнились опасения шефа, однако это обстоятельство вряд ли имеет к делу отношение.
«Молодец де Ловерг — выкрутился», — подумал я, отбрасывая в сторону увесистую папку с документами. В случае если нарою что-нибудь, всегда сможет спихнуть всё на Джонсона: мол, это Джонсон недоглядел, это Джонсон сделал неправильные выводы, это он во всём виноват!
С другой стороны, что я могу тут нарыть? Дело о бунте закончено, виновные сидят в тюрьме.
Как и те, что подстроили смерть Джонсона.
Расследование вёл де Ловерг, шеф объявил ему благодарность — значит, шеф всем доволен, со всем согласен. Что тут расследовать-то? Пока я летел, тут уже всё без меня выяснили.
И шеф. Тоже красавец — подстраховался, послал меня сюда, а сейчас молчит: ни намёков на нерешённые вопросы, ни указаний к дальнейшим действиям. Зря только Ралина легла в анабиоз…
Тем временем, машина остановилась возле высокого, отливающего синевой небоскрёба.
— Мы прибыли, — объявил водитель и показал на здание: — Башня Художника. Я вас провожу.
— Художника? — спросил я, выходя из машины. — Почему — Художника?
— В ней живёт Художник, поэтому — Башня Художника.
— Какой Художник? Я думал, это — главный офис Центра управления религиями.
— Не вникайте… — Он добродушно улыбнулся. — У нас так принято. Местный колорит, если хотите…
Всё время, пока поднимались в лифте, ломал голову над тем, что он имел в виду. Но только войдя в кабинет де Ловерга, понял, в чём дело: обширное помещение было увешано картинами. Полотен тридцать, не меньше. Не знаток живописи, для меня они просто большие и маленькие, пейзажи и портреты, точные цифровые копии работ известных мастеров и совсем не знакомые — вполне возможно, кисти кого-то из местных.
Хозяин кабинета и, соответственно, всего этого художественного богатства оказался высоким, несколько худощавым человеком. Средних лет, с густыми, вьющимися до плеч, чёрными волосами.
Как я и помнил, выражение лица у него хитроватое. Тонкие, правильные черты, а нос с горбинкой придаёт одухотворённости и изысканности.
«Настоящий француз», — решил я.
Он встал из-за стола, сделал несколько шагов навстречу.
— Кристоф де Ловерг, — представился. — Тут меня называют Художником.
— Андрей Шервинский, — ответил я и пожал протянутую руку. Хотелось что-нибудь добавить, но нечего.
И тут я окончательно всё понял. В справочнике читал, что на Конкордии достигший совершеннолетия должен придумать себе второе имя, которым впоследствии будут называть в неофициальной обстановке. Причём, имя — а скорее даже, прозвище — обычно выбирают из простых существительных.
По всей видимости, на немногочисленных приезжих требование тоже распространяется, и де Ловерг подобрал себе то, что соответствует его увлечениям.
Традиция, вначале показавшаяся ребячеством, вдруг взбудоражила фантазию, и я выпалил:
— А можно мне взять имя Исследователь?
Де Ловерг на секунду смешался, но потом, стараясь не улыбаться, ответил:
— Разумеется. Как пожелаете. Скажите об этом Диггеру — это тот парень, что привёз вас сюда — он поможет зарегистрировать ваше второе имя. Вообще, по всем административным вопросам можете обращаться к нему. Пока не наберёте себе команду, Диггер будет вам личным помощником, поможет адаптироваться.
— Спасибо.
— Эх, чёрт побери, как же рад видеть вас на Конкордии! Устал быть один! Местные, конечно, во всём помогают, но без товарища — своего, землянина — очень тяжело. Даже в отпуск не уйти. Ну, вы понимаете…
— Да, конечно. Кстати, можно «на ты».
— Отлично! Располагайся, Андрей! Чай? Кофе? Или чего-нибудь покрепче? Есть великолепное местное вино, не хуже бургундского…
Я бухнулся в роскошное кожаное кресло возле стола.
— Бургундское?.. — задумался. — Пожалуй… немного.
Де Ловерг засиял, в два шага очутился возле старомодного серванта и нырнул с головой внутрь — видимо, искал что-то действительно редкое, спрятанное подальше.
— Как тебе Конкордия? — услышал я приглушённый голос.
— Неплохо. Ничем не отличается от Земли.
— Да, согласен. — Он вынул из серванта тёмную бутылку, два хрустальных бокала и вернулся к столу. — Летом тут немного жарковато, но это — ничего, привыкнешь. — Плюхнулся в соседнее кресло, разлил вино по бокалам и протянул один из них мне. — А так — вполне терпимо: сутки почти такие же, как на Земле. Продолжительность года — тоже. Приятная планета.