— Н-нет… — я даже замотал головой, чтобы стряхнуть наваждение.
— Откуда ты?
Ещё один странный, неуместный вопрос…
— Не… не знаю.
Я и в самом деле не знал, кто я сейчас, откуда пришёл в этот грязный трамвай и куда уйду, когда всё закончится.
— Я тебя сработаю, — просто сказал он.
«Да уж, наверное!» — подумал я обречённо.
— Не-а, — ответил за меня другой я, по-хозяйски обосновавшийся в моём дрожащем теле. — Не сможешь.
В другое время, в другом месте, после бутылки разбавленного спирта, я, конечно, хотел бы спросить его, зачем же он пришёл сюда, как очутился в Кодле, среди этого сброда, что с ним стряслось такое, отчего он себе в товарищи выбрал Кодлу… почему названный им пароль разделил для него всё человечество на две неравные половины… Нет, всё это желало знать моё альтер-эго, а вовсе не я сам, лично мне, тихому интеллигенту с историческим образованием, на это было наплевать из своей улиточьей раковины… Но он уже надвигался на меня, весь — воплощённая ненависть, весь — боевая машина для истребления несогласных; одним видом он, как берсеркер, мог обратить в бегство кого угодно. И меня прежнего — в первую очередь.
Я же нынешний спокойно уклонился от летящего прямо в лицо ботинка со стальными подковками и срубил стриженого встречным ударом.
Мир содрогнулся.
— Ч-чёрт…
Я поднёс свои кулаки к лицу. Мои губы жалко тряслись, с них падали и тут же таяли в пропитанном смертью воздухе какие-то бессвязные ругательства. Но руки мои не дрожали. Мои слабые, много лет не поднимавшие ничего тяжелее этих сумок с макулатурой, преподавательские руки, мои заячьи лапки… Третьего дня, возвращаясь домой, в тёмном подъезде на лестнице я поскользнулся на плевке и въехал костяшками правой кисти в облупленную стену. Было очень больно, ссадина кровоточила, и Маришка спросила: «Ты что, подрался?» — в шутку, разумеется, потому что ни с кем никогда я не дрался и подраться не мог… а потом замазала болячку Васькиной зелёнкой.
Не было на правом моем кулаке подживающей коросты. Не было новых ссадин, не было ничего — словно не этими кулаками я только что валил наземь крупных и неслабых бандюганов с бульдожьими харями. Только кровавые брызги… не моя кровь.
У меня были чужие руки.
— Ч-ч-че-о-орррт…
Мне нужно было домой, к Маришке. Сесть в своём уголке, включить настольную лампу, быть может — хватануть спирта. Подумать, разобраться. Со мной творилось что-то непонятное. И мне не нравилось ни то, как я менялся, ни то, что я менялся вообще. Я не хотел делить своё тело ни с кем… Интересно, когда сходят с ума — тоже какое-то время отдают себе в этом отчёт, или сразу погружаются в паранойю с макушкой, не успев заметить за собой ничего необычного?
На хрен всех, домой… домой…
Я обернулся в поисках своих сумок.
Стояли трое. В странных, не по погоде лёгких одеждах, напоминающих чёрные кожаные латы. Лиц не разобрать под нелепыми, глубоко надвинутыми на лоб шапками. Все невысокие, но ладно скроенные, неразличимые между собой, словно тройняшки.
Другая Кодла.
— Вам ещё мало? — спросил я замёрзшим голосом, и безраздельно владевшее мною альтер-эго уже прикинуло, как мне совладать и с этой троицей, а потрясённое эго совсем закисло, оставив всякие попытки хоть как-то интерпретировать собственные поступки.
— Дэйэ илвнэо, — ответил передний. — Югуйлилзе гвуэр.
«Что, что?» — уже собрался я было в растерянности переспросить.
Но в мозгу моем, как на пиратской видеокассете, сам собой неведомо откуда возник синхронный перевод.
— Ты великий воин, — говорил незнакомец. — Ты достоин Воплощения.
Затем он отшагнул в сторону — трамвайная качка не беспокоила его, в точности как и меня, — и в руках у закрытого им другого тройняшки обнаружился маленький аккуратный арбалет, нацеленный точнёхонько мне в грудь, и его наличие вторым актом сценария никак не было учтено, не снабжён я был ничем подходящим, чтобы отразить атаку, ни мечом, ни щитом, ни панцирем из носорожьей шкуры… какая, блин, носорожья шкура? какой меч? что я с этим сраным мечом стану делать в трамвае?.. но альтер-эго не оплошало и на сей раз: я уже уходил из-под прицела, заваливаясь на спину в головоломном кульбите, чтобы укатиться за шевелящуюся груду тел, ещё недавно бывших Кодлой, за сидения, поближе к двери, и всё же не хватило мне доли мгновения, чтобы опередить стрелу, и она настигла меня, вскользь оцарапала шею… малюсенькая отравленная стрелка из железного дерева, и я завершил падение уже оцепеневший, скорее труп, нежели человек.