— Отчего ж не подчеркнуть, коли есть что, — ворчу я.
— И потом, здесь попросту рукой подать до моей квартиры, она же — мой офис. Я рассчитывал продолжить беседу в домашнем комфорте, у комелька. В темпоральной клинике вам, я знаю, неуютно. И чересчур светло, и чересчур холодно. Тем более, что делать в ней вам больше нечего, первичное обследование закончилось обнадёживающе…
— Какое ещё обследование?!
— Ну, мы же не просто так беседовали. И я к вам присматривался, и кроме меня — ещё человек десять, да и кресло, в котором вы обретались, тоже не совсем кресло, а скорее комплексная система физиологического мониторинга… А у меня вам непременно понравится. Полумрак, свечи. Тихая музыка, старинный клавесин… Уверяю вас, такого клавесинного концерта вам слышать не доводилось. А как вам, к примеру, неизвестный Вивальди[24] — Третья соната для лютни и скрипки? На мой взгляд, лютня звучит намного благороднее и естественнее клавесина, даже если переложение делал сам Бах… Вы как считаете, Вячеслав Иваныч? Или для вас любой Вивальди — неизвестный?
— Предпочитаю Ричи Блэкмора[25].
— Вы не поверите, но на закате своей карьеры он стал играть музыку в стиле барокко… Красивые женщины в изысканных туалетах. Согретое красное вино, скажем — «фронзак мулен о-ларок» или «шато бель-эр» — в хрустале.
— Неужто не побороли зелёного змия?!
— Малопродуктивное занятие, — фыркает он. — Есть иные, более достойные противники… Вы расслабитесь, и нам легче станет договариваться.
— Квартирка, небось, коммунальная? Или и впрямь «к двухтысячному году каждому — отдельное жильё»?
— Я полагаю, ещё в ваше время стало очевидно, что это был всего лишь красивый лозунг. Так сказать, манящий горизонт. Вы же не могли без светлых путей! «Пятилетку в три года… догнать и перегнать Америку… нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме…»[26] Легко называть срок, зная наверняка, что не доживёшь, и с тебя не спросят. Впрочем, автор лозунга, процитированного вами, как раз дожил, но с него не спросили — было как-то уже не до того, а сам он, разумеется, напоминать не стал… А с жильём у нас нынче неплохо. Правда, растём не вширь, как вы, а всё больше вверх: землица дороговата. Да и плотность населения сильно упала… по разным причинам. И вас, если согласитесь, обустроим очень прилично.
— Знаете что… — тяну я, не двигаясь с места. Нет, пусть лучше меня удавят, чем я ступлю на эту сеточку. — Может быть, не станем откладывать в долгий ящик и всё обсудим прямо тут? В конце концов, я даже согласен вернуться в эту… хм… темпоральную клинику.
— Э, да вы трусите, голубчик! — изображает он крайнее изумление.
— Да, трушу, — объявляю я почти с гордостью. — А вы чего ждали? Я не верхолаз, не парашютист. Я обычный, нормальный человек, «человек без свойств»…
— О! «Таких людей можно распознать уже в их школьные годы… нет такого хода мыслей, которого они не могли бы такими пятью или десятью приготовленными пуговицами закрепить в собственном уме, и надо признать, что ум этот потом довольно хорош на вид и проверку выдерживает»… Роберта Музиля[27], допустим, вы не читали. Может быть, и не напрасно, не лёг бы он вам на душу. Кстати, я тоже не читал.
— А цитируете наизусть!
— Мне… хм… снова подсказали.
— Интересно, кто, и любопытно, как… А вы, значит, решили подловить меня. Припугнуть. Подумали, что увижу я эти ваши ненормальные «Саратовы» и сразу поверю байкам про шестьдесят семь лет!
— Да вы уже поверили, — ухмыляется он. — Что вам остаётся? Это в вас инерция восприятия, точнее — неприятия, протестует. А холодный аналитический ум диктует нечто иное. Он говорит: верь, Вячеслав Иваныч, верь этому лысому трепачу, верь своим глазам, верь своим чувствам! Ибо в конце двадцатого века не то что в Саратове, а и в Москве не существовало такого здания, взгляд с не последнего даже этажа которого поверг бы тебя, Вячеслав Иваныч, в такой физиологический трепет, тогда как здесь подобных строений наблюдается не одно и даже не два; и уж тем более не было в обычае перемещаться между ними по металлическим паутинкам… Впрочем, возможно, я преувеличиваю вашу способность к адаптации. Хоть и мните вы себя в оппозиции господствующему мировоззрению, а голова у вас не менее прочих замусорена дурно понимаемым материализмом. Ни в бога-то вы не верите, ни в чёрта, ни в инопланетян.
— Ни в снежного человека, — подхватываю я. — Ни в Несси. Ни в шестьдесят семь лет и… сколько там месяцев? Сами, небось, забыли?
24
Антонио Вивальди (1678–1741) — великий итальянский композитор, скрипач и педагог. Его музыкальные произведения изящны и хрустально чисты.
25
Ричи Блэкмор (род. 1945) — английский гитарист-виртуоз, достигший пика популярности в составе рок-супергруппы «Deep Purple». Его капризный и непредсказуемый характер несколько раз приводил группу на грань распада, пока творческие пути Блэкмора и остальных музыкантов, к обоюдному удовольствию, не разошлись окончательно. Другие проекты Блэкмора — «Rainbow», «Blackmore’s Night», — были музыкально состоятельны, но не сравнимы с прежним успехом.
26
Цитируются некоторые «мобилизующие» политические лозунги СССР; как известно, ни один из них не был воплощён в жизнь.
27
Роберт Музиль (1880–1942) — австрийский писатель, автор культового романа «Человек без свойств».