— Что, осенило?
— Допустим, мне… хм… подсказали.
— Подсказали, ну-ну… А, понятно. Компетентные органы… Ну, так я вам тоже подскажу. Наверное, вы меня застукали в архиве. Этот хрен-беллетрист меня таки продал… вы меня подкараулили, отключили и «с размаху кинули в чёрный воронок»[5]. Заранее всё признаю, виновен. Посягнул на общегосударственную собственность, на склад никому, кроме меня, не нужной макулатуры, покусился присвоить подлежащее неукоснительному сожжению. Судите меня, люди. Только пусть стукач ваш тридцатку мне вернёт. Или она причитается ему как гонорар? Учтите: он сдал меня вам, а я сдам его общественности на суде. Сексоты нынче особенно не в почёте… Хорошо я излагаю?
— Плохо, Вячеслав Иваныч. Просто из рук вон.
— Что так?
— А неубедительно. Излагаете и сами своим же словам не верите.
— Почему же… верю.
— Нет, не верите. Иначе с чего бы это вы, говоря близким вам языком лагерной фени, так раздухарились? Это перед компетентными-то органами, да ещё на их территории?! Это даже с поправкой на актуальную моду означенные органы не бояться, не любить и своей нелюбовью публично гордиться? На миру, конечно, и смерть красна… особенно когда в одночасье все вдруг стали демократами, борцами с тоталитаризмом и жертвами репрессий… Но если вспомнить ваш личный опыт общения с комитетом госбезопасности — апрельское утро восьмидесятого… безрассудным храбрецом вы никак не выглядели. А напротив, вели себя скромно, осмотрительно, даже робко, и практически со всем соглашались.
— Вообще-то, я ничего не подписал.
— А этого — тогда! — и не требовалось…
Вот теперь внутри всё заболело и заныло.
— Стало быть, теперь вы решили мне предъявить счёт?
— И снова не угадали. Мы — не то, о чём вы сейчас подумали… так переменившись в лице. Ни малейшего касательства к репрессивному аппарату и даже, если угодно, к государственным структурам. То есть, разумеется, используя терминологию вашей эпохи, орган мы вполне компетентный. Но не компетентнее всякого иного собрания специалистов и единомышленников.
— Кто же вы?
— Напрягите воображение, Вячеслав Иваныч. Раскрепостите фантазию. Взгляните на вещи шире, чем обычно поступаете.
«Фантазия… воображение… чего он от меня добивается?»
— Ладно, вы сами напросились. Я пораскинул умишком, и теперь мне ясно всё.
Лицо незнакомца расплывается в улыбке облегчения… которая тут же сменяется озадаченным выражением.
— Вы случайно посадили свою летающую супницу на крышу конторы, — продолжаю витийствовать я. — Естественно, провалились до самого подвала. А там — я. И вы взяли меня в виде трофея. Как образчик местной фауны… Да только продешевили! Во-первых, кроме меня, там были ещё крысы, а за ними, с их приспособляемостью, будущее. А может быть, и тараканы, которые в плане адаптации будут почище крыс. Во-вторых же, документы там интереснее и меня и всех крыс нашего города вместе взятых. Документы вам надо было брать, а не фауну…
— Хм… уже теплее, — мурлычет он. — Но крысы для нас большого интереса не представляют. Вы, конечно, можете не верить, но мы от них избавились. Не сами, правда. Вирус один помог. Ваши СПИД и ЭБОЛА против него всё равно что самокат против танка. Хорошо, что мы заранее подготовились и не дали ему пересечь межвидовой барьер. Иначе сейчас вы беседовали бы не со мной и не с дальним потомком той самой крысы, что сидела в вентиляционном отверстии. А, к примеру, с осьминогом. С таким, знаете, в пенсне и галстуке… интеллектуалом в первом поколении. Видите, я вам указал практически все ключи. Как в классическом детективе. Сделайте последнее усилие, прочтите между строк, «и отверзется вам».
— Судя по предложенным мне ключам, вы из будущего.
Незнакомец откидывается на спинку своего кресла. К слову сказать, я сижу точно в таком же кресле — глубоком, как ванна, из весьма приятного наощупь материала. Глазам уже не так больно, как поначалу, и я могу разглядеть собеседника в деталях. Здоровенный мужик в белом спортивном трико и сандалиях на босу ногу. Не то лысый, не то бритый наголо. Очень напоминает мне фотографию Маяковского[6], когда тот вдруг обкорнался под ноль. Лицо — мощные скулы, брутальный подбородок, крупный горбатый нос, на котором нелепо и сиротливо пристроены очки не очки, пенсне не пенсне, а какая-то оправка, по-моему, даже без стёкол, и глянцевая плешь — всё ровного бронзового колера. «Опалённый адским пламенем…» Нет, эту гипотезу мы оставим на самый крайний случай.
— В точку, — объявляет он. — В яблочко, Вячеслав Иваныч! Мы действительно из вашего будущего. Означенное будущее отстоит от момента, когда вы не самыми праведными с позиции абстрактной нравственности путями проникли в архив, на шестьдесят семь лет, пять месяцев и двенадцать дней. Теперь между нами установилась полная ясность… хотя я вижу, что вы сами не верите собственной догадке.
6
Владимир Владимирович Маяковский (1893–1930) — российский поэт-авангардист, безусловный талант, погубивший себя политизированными творческими компромиссами. Значительную часть его творчества составляла т. наз. «политическая публицистика» коммунистического толка. Покончил жизнь самоубийством.