Но архитектор все же явился. Потемкин встретил его вопросом:
— Давеча велено было скорым порядком возвести хоромину для компониста Сартия. Давай отчет!
— Под крышу поднят, ваша светлость, — торопливо отвечал архитектор. — Рядом, как вам ведомо, с местом, отведенным под консерваторию. Еще неделя надобна, чтобы закончить и внутри отделать.
— Гляди мне, чтоб исполнено было.
Григорий Александрович Потемкин был большой меломан. Он зазвал в Россию уроженца итальянского города Фаэнцы Джузеппе Сарти, к тому времени уже прославившегося на композиторском поприще не только в родной Италии, но и в Копенгагене. Потемкин, взявший его на службу и щедро вознаграждавший, начал с того, что заказал ему ораторию на подобранный им церковный текст «Господи, воззвав к тебе». Исполнение ее было помпезным: Сарти дирижировал двумя хорами, симфоническим оркестром и оркестром роговой музыки.
Теперь Сарти спешно разучивал с домашней капеллой Потемкина, в которой насчитывалось сто восемьдесят пять певцов и музыкантов, торжественную кантату в честь грядущего приезда императрицы, взяв слова Тамбовского гражданского губернатора Гавриила Романовича Державина, к тому времени прославившегося на ниве пиитической. Кантата называлась «Гений России». В ней были такие слова:
Потемкин покровительствовал Державину. Они были товарищами по университетской гимназии — Фонвизин, Богданович, Булгаков и Потемкин. Державин прославлял Потемкина в своих громокипящих стихах:
По представлению светлейшего Державину был дан чин действительного статского советника и место губернатора. Оба были довольны друг другом.
…К вечеру отъезд был закончен. Потемкин по обыкновению был недоволен. Как он ни подгонял людей, дело, по его мнению, шло медленно. Ни кнут, ни пряник не помогали.
Некоторое отдохновение получил он, побывав на репетиции кантаты. Музыка действовала на него умиротворяюще. Она стеною вставала меж действительностью, и все житейское отходило в сторону. Он воспарял чувствами к небесам: музыка была языком Бога.
Когда репетиция закончилась, он подозвал к себе Сарти.
— Славно выходит, маэстро. Но вот роговая музыка — не грубовато ль звучит?
— Нет, ваша светлость, — отвечал Сарти на плохом русском языке — он все еще предпочитал итальянский и только по требованию Потемкина перелагал на музыку русские тексты. — Она, как бы это сказать, оттеняет, да, оттеняет нежные звуки скрипок и виолончелей. А все вместе составляют ансамбль…
Потемкин глянул на него недоверчиво, но промолчал. Потом, вспомнив, стал перебирать бумаги на письменном столе. Ему хотелось хоть немного уязвить самолюбивого итальянца, не желавшего мириться с возможными конкурентами. Сказал небрежно:
— Тут я получил письмо от посла нашего в Вене Андрея Григорьича Разумовского. Пишет он вот что. — Потемкин вздел очки и стал читать одним глазом: — «Хотел было я отправить к вам первого пианиста и одного из лучших композиторов в Германии, именем Моцарт. Он недоволен своим положением здесь и охотно бы предпринял это путешествие. Теперь он в Богемии, но его ожидают сюда обратно. Если ваша светлость пожелает, я могу нанять его ненадолго, так, чтобы его послушать и содержать при себе некоторое время».
— Ну, что скажешь? Знаком он тебе, этот Моцарт?
— Знаком, ваша светлость. Я общался с ним в Вене, где останавливался на пути в Петербург. Ему понравились некоторые мои сочинения…
— Какие же?
— Опера «Двое ссорятся — третий радуется». Он даже использовал одну из тем в своем сочинении. Это способный молодой человек. Но я бы, честно говоря, не воскурял ему фимиам, как некоторые в Вене. Там его объявили гением. Гений, ха! — И Сарти саркастически поджал губы. — Верно, он чрезвычайно плодовит, и в свои тридцать с небольшим сумел сочинить много инструментальной и прочей музыки…
— Так что же ты посоветуешь, маэстро? — И Потемкин хитро прищурился.
— Воля ваша. Вы можете оказать протекцию этому многообещающему молодому человеку. Но выписывать его сюда для того лишь, чтоб послушать… Не знаю. Не уверен, что вам, ваша светлость, придутся по вкусу его сочинения. Особенно, зная ваши пристрастия…